Трофей
Шрифт:
– Быть рядом с тобой, зная, что вот-вот ты станешь моей, но при этом не иметь возможности трахнуть тебя, попробовать на вкус или владеть тобой любым другим желанным мною способом, потому что несколько следующих дней будут реально сумасшедшими.
– У нас всегда есть время в гостинице, - говорю я, потираясь своим животом о его эрекцию.
Он шумно выдыхает, убирая мои руки от своего тела и поднимая их в захвате у меня над головой.
– Да... у нас всегда есть такая возможность.
†
Лимузин -
Прежде чем я успеваю выйти из авто, Лукас останавливает меня, притягивая к себе, так что я падаю ему на колени. Он натягивает мне на голову одну из своих безразмерных шапок. Нанося на мое лицо нелепые розовые румяна, он мягко говорит:
– Не хочу, чтобы о тебе снова начали сплетничать, размещая наши совместные фото в сети, - он поднимает мои волосы и прячет их под шапкой, убеждаясь, что каждая прядка скрыта от посторонних глаз. Этот жест настолько интимный, что мое дыхание становится прерывистым.
– Не говори со СМИ, - приказывает он.
– Да, мистер Вульф.
– Скажи мое имя еще раз.
– Мистер Вульф.
А затем он целует меня так страстно, что от этого поцелуя возникает желание сорвать с него всю одежду прямо здесь и сейчас.
– Боже, я мог бы написать песню о том, как ты произносишь мое имя.
– Так же как ты планируешь написать песню о моей попке?
– дразнюсь я.
– О каждой части тебя, - говорит он голосом, от которого мое сердце буквально тает. С силой сжимая мои груди в последний раз, Лукас стучит в перегородку между салоном и водителем, давая тому знак, что готов к встрече с фанатами.
†
Как только мы оказываемся в своем гостиничном номере, Лукас сообщает мне, что должен уехать, чтобы уладить еще несколько мелких вопросов. Я не против его отсутствия, по крайнем мере в течение недолгого промежутка времени, так как смогу использовать это время на то, чтобы полюбоваться видом на Антланту из окон нашего номера. Он - ошеломляющий. Мы остановились в президентском люксе, на последнем этаже гостиницы, весь номер отделан мрамором, шикарной мебелью и имеет кровать по истине королевского размера. Я бы полежала на ней, если бы не тревожная мысль о том, что мы с Лукасом испытаем ее вместе.
Принимая ванну я неспешно брею ноги и мою волосы, а затем использую свободное время на то, чтобы сделать несколько звонков и ответить на электронную почту, свою и Лукаса.
Когда я дозваниваюсь до бабушки, в ее голосе слышится облегчение от моего звонка.
– С тобой все хорошо?
– спрашивает она.
– Ага, я в порядке. Я... – начинаю я, но останавливаюсь, когда слышу ее всхлипы.
– Бабуля, что происходит?
– Это из-за Ребекки, - говорит она. Я слушаю, замирая на месте от ее рассказа о том, как моя мать ввязалась в драку с несколькими другими заключенными из-за того, что украла у тех пару обуви. Внутри моего живота
начинает собирается горечь и стыд, когда ба продолжает свой рассказ, сообщая мне, что маме теперь придется отправиться в больницу округа для проведения операции.– Я не понимаю, зачем она вообще брала чужую обувь, Сиенна. Я передаю ей деньги в книгах. Там было столько, сколько ей...
Я опускаюсь на пол, опираясь спиной о край дивана. Похоже, что мне не придется выпытывать у бабули насчет моей матери. Она признала, что ездит ее навещать, но мне бы хотелось, чтобы все перенесенные бабушкой страдания взвалились на мою долю, а не на ее.
Ба прекращает говорить. И мне слышны ее тихие всхлипы и какие-то шумы на том конце провода. Должно быть она в постели. Я сжимаю руки в кулаки и ударяю ими о диван.
– Бабуля, я не могу тебя отругать за то, что ты с ней видишься. Я не собираюсь с тобой спорить, потому что у меня нет возможности поговорить об этом сейчас, но пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестань позволять ей использовать себя.
Несколько лет тому назад, когда маму наконец-то нашли - после ее побега из города, охотники за головами догнали ее через два дня после этого - суд присудил бабуле штраф в размере 300 тысяч долларов наличными. Если бы только мою мать поймали на 48 часов раньше, то ба никогда бы не столкнулась с подобной ситуацией.
Но даже после того, как мама ее настолько подставила, бабушка все равно заняла ее сторону, когда та попыталась поговорить с Сетом о том, чтобы он принял на себя ее вину и понес меньшее наказание, так как был еще подростком.
Моя бабушка настолько добрая и смеренная, что заслуживает гораздо лучшей жизни, чем моя мать. Я и Сет заслуживаем лучшего, чем наша мать, и хоть мне и ненавистно это признавать, но наш отец тоже лучше матери.
Наша связь с отцом сводилась к телефонным звонкам раз в две недели и редким смехотворным встречам по праздникам, эквивалентным приветствию бездомного, над которым издеваются в кафе в Лос-Анджелесе, где я обычно покупаю Томасу чашку кофе по утрам.
– Я знаю, - говорит бабуля между всхлипами.
– Просто все так непросто... с домом и Ребеккой. Я не знаю, что мне еще сделать или куда пойти.
– Не волнуйся, я уже скоро буду дома, и мы обо всем позаботимся. Клянусь.
– Все так непросто, - повторяет она.
– Я-я, наверное, пойду спать, дорогая. Завтра я собираюсь снова навестить твою мать в больнице и заодно встретиться с собственным врачом. Но детка, я так сильно люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, ба.
Но как только я кладу трубку, мои зубы сами по себе крепко сжимаются. В таком состоянии меня и обнаруживает Лукас: со спрятанным в ладони лицом и неистово сжатыми зубами.
– Не скреж...
– он делает резкий вдох, а затем в считанные секунды пересекает мраморное фойе, входя в гостиную.
– Что, черт возьми, происходит?
– Я в порядке.
– Сиенна, - говорит он, и в его голосу слышится предупреждение, я поднимаю на него свой взор, не скрывая заплаканное лицо. Лукас опускается рядом со мной на пол, опираясь как и я спиной о диван. Мне почти что смешно от того, каким беспомощным он выглядит в данной позе, вытирая мои слезы и притягивая в свои объятия. Лукас Вульф - самый властный из всех известных мне людей, позволяет мне шмыгать носом возле своей белой рубашки, размазывая потекшую тушь по чистой ткани.