Трофейщик

Они прошли в дом. Ваня украдкой оглядывался и видел довольно бедную, обычную дачную обстановку: буфет с побитыми углами, деревянный некрашеный стол, продавленный раскладывающийся диван из самых дешевых, черно-белый телевизор с проволочкой вместо антенны у окна в углу, стены, оклеенные невзрачными бледно-зелеными копеечными обоями.

— Иван Давидович. — Коля придержал его за плечо. — Он в соседней комнате. У него пулевое ранение в плечо, говорит, что ничего страшного, но вы уж посмотрите, пожалуйста.

«Чем дальше в лес, тем больше дров», — подумал Ваня, но виду не подал и кивнул головой, сказав: «Ну, конечно, конечно». Коля показал рукой на дверь в соседнюю комнату.

Войдя, Ваня оказался в малюсенькой клетушке, обстановка которой состояла из тумбочки, какие ставят между кроватями в пионерских лагерях, этажерки с книгами и металлической кровати с никелированными спинками. На застеленной кровати поверх одеяла лежал пожилой лысый человек, прикрывшись тонким пледом. Он был в джинсах, носках, выше пояса раздет, плечо забинтовано. Сквозь бинт проступало кровавое пятно. Лицо лысого было серо-зеленым, глаза внимательно смотрели на Ивана Давидовича.

— Здравствуйте. Что случилось? — приветливо и по возможности бодро приветствовал лысого Ваня.

— Здравствуйте, доктор, — ровным и четким голосом ответил лысый. — Вот незадача какая случилась. Вроде бы ничего такого, но вы уж посмотрите, пожалуйста, помогите на ноги встать.

Ваня стал осторожно снимать повязку. Кровь не успела засохнуть, продолжала сочиться из большой рваной раны на неожиданно мускулистом крутом плече лысого. Это не было сквозное ранение — две пули прошли почти рядом по касательной, разорвав плечо сбоку довольно глубоко. Рану явно ничем не обрабатывали, края ее начинали воспаляться.

— Потерпите, пожалуйста, — сказал Ваня и посмотрел на лицо пациента. Замечание было излишним — лысый спокойно смотрел в потолок, словно все, что делал Ваня, происходило не с ним и ничуть его не трогало.

Ваня продезинфицировал рану, сделал укол.

— Я бы порекомендовал обратиться в больницу. Нужно обработать как следует, зашить…

— Доктор, — равнодушно сказал лысый, не глядя на Ваню, — может быть, вы сами? Виталий очень просил.

Ваня молча кивнул, вздохнул и принялся за работу.

— Но предупреждаю, — сказал он, закончив, — риск есть. Если к вечеру станет хуже, немедленно звоните мне, будем решать с больницей.

— Спасибо, доктор. Да, еще ногу посмотрите.

Ваня осторожно стащил носок с левой ноги лысого.

Лодыжка посинела и распухла.

— Сейчас не молчите, отвечайте, где болит и как, — слегка раздраженно попросил Иван Давидович.

— Здесь болит, — монотонно говорил лысый, — здесь — нет. Здесь тоже.

— Без рентгена точно сказать не могу, возможно, трещинка, но, судя по всему, разрыв связок.

Он наложил тугую повязку.

— Полный покой. И еще раз говорю, если что — немедленно звоните. Это не шутки.

— Спасибо, доктор. Коля, — крикнул лысый, — Железный! Доктор освободился. Отвези домой. А ко мне Таню позови, путь поесть приготовит. Спасибо вам еще раз. — Он снова посмотрел на Ваню безо всякого выражения.

На обратном пути Ваня чувствовал себя крайне неуютно. Вся эта история ему очень не нравилась. Беспокойство овладело им еще ночью, с появлением в его квартире непохожего на себя Братца — беспокойство беспричинное и непонятно с чего взявшееся. Что-то Братец носил в себе жуткое, что-то такое, с чем явно ни он, ни Ваня в жизни еще не сталкивались. Теперь вот этот… Лысый.

— Вот работка, — сказал он Коле, — всю ночь пили, потом приятель пришел избитый весь, я его смотрел, часа три всего спал… Вот что значит врач. Ха-ха, клятва Гиппократа душит, проклятая, жизни никакой не дает.

— Откуда ж ей взяться, жизни-то спокойной, — ответил, помолчав, Коля. — Я вот вообще сегодня не ложился. Такие дела. А что с приятелем твоим?

— Да так, побили на улице. В лоб дали так — смотреть страшно. В два часа ночи пришел, говорить не может, челюсть едва не сломана, грязный весь, — рассказывал Ваня, ухватившись за беседу, которая хоть немного снимала напряжение, и беспокойство, казалось, покидало Ваню вместе с вылетающими словами.

— А что за приятель? — зевнув, спросил Коля. — Может, помощь нужна? Разобраться там с кем-нибудь? Ты спроси.

— Да одноклассник мой. Аферюга, но милейший человек. На армии помешан: все знает — оружие, форма, история. Ну, да чем бы дитя ни тешилось… Строит Рэмбо из себя. Ну и нарывается время от времени.

— Трофейщик, что ли?

— Как?

— Ну, знаете, Иван Давидович, ходят по лесу, раскапывают старые окопы, оружие гнилое домой тащат, на стенки вешают. Маньяки. Этот, приятель твой, тоже, что ли, копает?

— Нет вроде. Ничего мне не говорил. Вряд ли. Да нет, конечно, я бы знал.

Коля молча смотрел на дорогу. Ваня тоже замолчал, снова ощутив тяжелый осадок в сердце. «Похмелье это все и недосып. Сейчас нужно будет водки грамм сто холодной, поесть как следует, и все пройдет. Скорей бы уж».

— Ну, спасибо вам, — сказал Коля, остановив машину возле Ваниного дома. — Извините за беспокойство.

— Да ничего, Коля. Ерунда. Слушай, кстати, мне тут нужно будет вещи кое-какие от жены перевезти. Не поможешь на недельке?

— Договоримся.

— А как тебя найти?

— Я вам сам завтра позвоню, скажете, когда понадоблюсь.

— О’кей.

Ваня вошел в свою квартиру и сразу услышал звук работающего телевизора. «Моя смерть едет в черной машине с голубым огоньком», — пел проникновенным чувственным голосом певец в очках.

— Ваня, ты? — раздался из гостиной голос Юрани.

— А кто еще? — Иван Давидович снял плащ, потянулся к вешалке и увидел на одном из крючков кожаный, потертый, с виду совершенно древний планшет. «Что за черт? Это еще откуда?» — изумился Ваня. Сняв планшет с вешалки, он прошел с ним в комнату.

Вчерашние гости были уже в полной боевой готовности — на столе стояло несколько бутылок пива, коньяк, лежали пакеты с чипсами и остатки вчерашней буженины.

Маленький, худой, как булавка, музыкант Гена не обратил на появление хозяина никакого внимания, не в силах оторваться от экрана телевизора. Теперь на экране артист Толоконников говорил артисту Евстигнееву, что «в настоящий момент каждый имеет свое право», а Гена согласно кивал головой, запустив одну руку в длинные жидкие волосы, во второй держа зажженную сигарету, наполовину уже истлевшую, с согнувшимся цилиндриком белесого пепла, который Гена постоянно забывал стряхивать в пепельницу. Штаны его, подлокотники кресла и пол вокруг были уже густо припорошены. «Давно сидит», — отметил Ваня, печально предчувствуя грядущую уборку.