Тролльхеттен
Шрифт:
В 00.25 побоище иссякло».
Здесь надо сделать небольшую заметку — как только стрелка на часах все еще бегущего пожарного Аксененко В.С. перескочила с крохотного деления обозначающего 24 на не менее крохотное 25-е, людское море, доселе дико бурлившее, вдруг замерло. И в последующую минуту не было нанесено ни одного удара. Недавние бешеные гладиаторы, не знающие жалости поединщики, остановились и с изумлением и испугом вгляделись в лица соседей. А кто-то с не меньшим удивлением рассматривал свои руки — покарябанные, с разбитыми в кровь костяшками. Люди вращали головами, почти испуганно осматриваясь и пытаясь понять, как же они очутились здесь на окровавленном асфальте площадки. Все до
«Вот печальный финал этой ночной битвы — восемьдесят человек получили ранения, то есть, почти никто не остался целым. Из них почти сорок в тяжелом состоянии помещены в Центральную Городскую Больницу, в основном, с переломами различной тяжести и черепно-мозговыми травмами.
Пятнадцать человек мертво. Вдумайтесь, уважаемые сограждане, это итог не террористического акта, это финал обычной драки, БЕЗ применения огнестрельного оружия! Пятнадцать наших земляков в возрасте от шестнадцати до тридцати лет никогда уже не вернутся к родным и близким. Это похоже на сводку из горячей точки, но ведь это жертвы драки, происшедшей в самом центре Нижнего города! Пятнадцать человек, из них три женщины, были зверски убиты своими же согражданами. Среди убитых были друзья убийц и даже их родные. Это же безумие! Что такое охватило людей, заставив их пойти брат на брата, и друг на друга.
Считайте эту статью официальным обращением в правоохранительные органы с просьбой разобраться в происшедшем и, если возможно, найти виновных!!»
Виновных не нашли. Потому что это умопомешательство, охватившее дискотечников, иначе как кознями темных сил объяснить было нельзя.
«И еще мы обращаемся к Салину Александру Александровичу, главе коммунальных служб города, и уведомляем его, что если бы в канализационном колодце оказалась вода, то жертв было бы куда меньше!»
Дальше идет едкая критика городских властей, сопровождаемая стишками про гвоздь и кузницу, и следует длительное эссе о халатности в работе бытовых служб города. Буквально два дня спустя А.А. Салин подал прошение об отставке и вскоре навсегда покинул свой город, но узнали об этом немногие.
С тем субботняя еженедельная дискотека в городском Дворце культуры и отошла в историю, волоча за собой длинный шлейф из рассказов и легенд, который еще много лет разрастался, подобно перьям павлина, становясь год от года все краше и увлекательней. Но это было уже не в городе, а далеко за его пределами. В городской же черте об этом довольно быстро забыли, потому что у его жителей возникли дела поважнее.
И со временем эти дела и заботы только множились.
Они выскочили из переулка и теперь, не скрываясь, мчались по улицам во весь опор. Серая их шерсть весело развевалась вокруг изящных тел пушистым ореолом. Они бежали, а свобода, словно длиннокрылая птица, летела впереди них.
Волков было двое — он и она, оба поджарые сильные звери. Разве что он был чуть-чуть массивней, и шерсть его была благородного платинового оттенка. Очень красивого. Когда-то людям нравилось трогать эту шерсть. Когда-то давно, но теперь эти времена ушли.
В зверинце — их бывшем жилище, волкам дали имя. Старый Васин был не мастак придумывать имена и потому окрестил лежащих перед ним толстолапых несмышленышей по-простому. И волка теперь звали Гарик, а его серую пушистую подругу — Жучка. Быть может, волчица и обиделась
бы на такую собачью кличку, обладай она разумом, схожим с человеческим, но для волка имя — это просто набор ничего не значащих звуков.Не сказать, что в зверинце было очень плохо. Их кормили, холили, старый Васин каждую неделю расчесывал им шерсть. Люди очень любили их гладить, и волки с охотой позволяли им это. Охотно, но до поры, может быть в их плоских, покрытых мехом, черепных коробках уже тогда зрели мысли о побеге?
Сколь волка не корми, а он смотрит в лес? Но эти звери явились в город. Что-то влекло их сюда, что-то заставляло подниматься среди ночи и бежать, бежать, бежать сюда, в это пристанище дурнопахнущих каменных коробок. Здесь пахло людьми, пахло механикой — кислый, удушливый запах, отдающий металлом на языке. Волки запомнили его еще со зверинца, когда пышущий жаром и стрекоча, как обезумевшая сойка, мимо них прокатывался ярко синий трактор, развозящий кормежку. Технику волки не боялись, они знали, что не стоит соваться перед самой машиной, стоит обходить подальше эти неуклюжие, пахнущие металлом и смазкой конструкции. Не боялись они и людей, но не было ли здесь что-то еще?
Волк-самец замедлил бег, в классической стойке поднял морду к сияющим звездами небесам (звезд он, впрочем, все равно не увидел, его зрение было слишком слабое, чтобы различать такие мелочи) и возбужденно принюхался. Ноздри его ритмично расширялись, собирая крупицы царящего вокруг буйства запахов. Запахи были реальные, они казались волку почти материальными и, возможно, были куда более надежными, нежели зрение. Зрение может обмануть, а вот запах, никогда.
В соседнем дворе выгуливали собаку — маленькая брехливая шавка, распространяет вокруг себя острый запах агрессивности, смешанный со страхом. Кроме того, у нее течка — волчица втянула носом воздух, чихнула и обнажила зубы в безмолвном оскале. Волк повел на нее огненным, диким глазом, его не интересовали переживания бестолковой псешки.
Снова внюхался в воздух. Сладкий запах разложения, запах пищи и мелких, пахнущих мускусом, существ. Помойка, давно не вывезенная, в ней снуют крысы. Тоже пища, но не лучшего сорта.
Почти в квартале отсюда бежит человек. Он вспотел, ветер доносит явственный запах страха. Очень терпкий, но вместе с тем возбуждающий. Человек очень боится, запах настоящей паники, адреналин так и бьет у него из пор.
Волк переступил лапами, нервно взрыкнул. Запах страха заводил, он пробуждал в зверях некие скрытые темные инстинкты, дремавшие в них, пока сами серые лениво обретались в зверинце на обильной мясной диете.
Вот оно! Едкая горечь пробилась сквозь пахучее многообразие окружающей жизни. Мощный, темный дух, он проявился с оглушающей силой, и матерый волк попятился и обнажил клыки в предостерегающем оскале. Он не помнил этого запаха, но его темный звериный рассудок рефлекторно чувствовал исходящую от него опасность. Запах зла? Нет, запах смерти. Темная, концентрированная горечь низко стелется над асфальтом, и волк, обычно так легко определяющий источник аромата, на этот раз не мог понять, откуда же изливаются эти темные миазмы.
Этого нужно бояться? И это же влекло их в город? Волк еще раз понюхал воздух, на этот раз ниже к земле. Да, горечь стелется по самому низу, как тяжелый отравляющий газ. Волчица нервно мотнула хвостом, а потом попятилась и испустила громкий тягостный вой, который тяжелым эхом отдался от силуэтов панельных многоэтажек. Где-то далеко забрехали собаки — сначала одна, а потом сразу три. В освещенном квадрате окна мелькнул силуэт жильца.
Волк принял решение — запах мрачный, но запах может подождать. Его время еще не пришло, и волк-самец это чувствовал. Поэтому он развернулся и неторопливо потрусил в сторону. Волчица последовала за ним бесшумной серой тенью. Через три шага они попали под крону растущего на обочине дерева и совершенно слились с темнотой.