Тропа предела

Черных пожал плечами.

— Боюсь, что вам в любом случае вряд ли будет разрешено покинуть базу сейчас, — он сказал это без усмешки, даже немного задумчиво, так что я понял: нет, он не издевается, просто констатирует факт.

— Мы можем подумать?

— Почему нет? Конечно. Время не поджимает нас. Надеюсь, в недалеком будущем время вообще окажется у нас… Впрочем, думайте.

Он ушел, прикрыв, но не заперев за собой дверь…

9

…И мы думали. Правда, не о предложении Черных — для меня было очевидно, что я просто не смогу его принять после того, что было, после Острова, после Города в пене цветущих яблонь…

Где-то во второй половине дня Черных появился снова, но не спрашивал о нашем решении, просто предложил пообедать с ним. Мы не отказывались (есть к тому времени уже действительно хотелось), но после обеда спросили, можем ли мы вернуться на пароход, чтобы провести там ночь.

Черных пожал плечами, не возражая. Было очевидно, что он уверен: скрыться нам не удастся в любом случае.

Часовой на пристани действительно пропустил нас на пароход без вопросов. Мы спустились в крошечную кают-компанию; я вскипятил чаю. Разговаривать поначалу не хотелось, да и не о чем было, казалось. И все же понемногу мы разговорились, стараясь избегать темы о нашем будущем. Юля спросила меня о «Персее» — паровой шхуне, которая вчера на закате вывела нас из тумана к Острову Яблок. Я рассказал ей все, что знал: о том, чем был этот маленький кораблик, как его строили, и как он закончил свою жизнь, возвращая людям вложенную в него при постройке любовь. Окончание истории «Персея» почему-то особенно взволновало Юлю.

— Андрюша, — заговорила она, подумав, — вот скажи, пожалуйста, раньше моряки думали, что у старых кораблей есть душа, что они живые. Я знаю, я в книжках читала. А сейчас?

— Что «сейчас», Юль? — переспросил я.

— А сейчас моряки верят? Ну вот ты, например?

Я усмехнулся.

— Я не моряк, я исследователь.

— Это все равно: ты же плаваешь по морям…

Я задумался. Мне сложно и неприятно, тягостно было бы думать, например, о «Персее» или о нашем стареньком пароходике, не имеющем даже собственного имени, как о бездушных, мертвых железках.

— Наверное, Юль. Да.

— Я вот к чему спрашиваю. Я ведь, — она чуть усмехнулась, — знаешь, я ведь филолог по образованию… Ну, то есть буду филологом… то есть… была бы…

Я хотел было возмутиться таким ее настроением, но она нетерпеливо махнула на меня рукой, словно я мешал ей сказать что-то важное, и я промолчал.

— Я ведь знаю, Андрюш, что вот эти Священные Острова… Острова Яблок… Древние считали, что туда уходят души людей после смерти. Ну, по крайней мере, — души хороших людей. Может быть — как ты думаешь? — может быть, души хороших кораблей тоже уходят куда-то в те края после того, как корабли умирают…

Я промолчал. Быть может, и так…

— Нас убьют? — спросила вдруг Юля.

— Да ты что? — возмутился я. — Да ничего с нами не будет, все нормально, — кажется, голос мой прозвучал все-таки с некоторым оттенком фальши.

Юля кивнула. Как-то неопределенно.

— Там хорошо, ты помнишь? — совсем тихим шепотом спросила она, склоняясь к моему плечу.

— Да. Я помню…

…Мы вышли на палубу, когда солнце уже коснулось ветвей высоченных сосен на берегу и золотило кору их стволов, играло огненными отблесками на мелкой озерной ряби. Было тепло и тихо.

Мы прошли на корму, чтобы быть подальше от часового на пристани; облокотились на перила — на те самые замечательные перила, по которым узнал я некогда в этом пароходике родного брата другого парохода, затонувшего у берега Клязьмы. Я закурил. Мы долго стояли молча.

Прогромыхал и смолк на базе вернувшийся откуда-то грузовик, снова упала тишина. И.… что-то изменилось — неуловимо, но явственно. Тишина — она стала другой!..

На сей раз я приветствовал эту печальную предзакатную тишину как старого друга, вернувшегося после долгой разлуки, как весть из родного дома. Видимо, что-то изменилось в моем лице: Юля повернулась ко мне, хотела что-то спросить…

Врата Перехода! Не знаю, откуда всплыла во мне эта фраза, но я понял теперь значение этой тишины, которая всегда была со мной. Путь на Третью Сторону Переброса…

Эта тишина — нет, ощущение этой тишины внутри себя — привело меня в ту загадочную протоку, оно же — теперь я знал это точно — вело меня сквозь туман к Острову Яблок. Быть может…

— Андрюша, что?.. — очень тихо, видимо, тоже ощущая магию момента, спросила Юля.

Я наклонился к самому ее уху, чтобы в любом случае нас не расслышал часовой.

— Юленька, я.… я должен исчезнуть отсюда, я не могу работать с ними. Ступай на берег. Черных уверен, что я был в третьей стороне один, а уже потом подобрал тебя. Говори ему так же — помыкают, возьмут подписку о неразглашении и отпустят.

— А ты?

— Я.… попробую. Наверное, не получится, но… я все равно должен. Ты же знаешь: сейчас можно вытащить из человека все, что угодно.

— Андрей, я с тобой!

— Юленька, ведь ничего не выйдет… скорее всего.

Она вдруг улыбнулась — смело, почти весело.

— Дурашка — ты забыл: обе дороги ведут Туда. Выйдет — не выйдет…

Я медленно распрямился, чтобы не спугнуть ощущение. Прошел на нос, потом на корму — снял со стопора обе швартовочные лебедки.

Швартовы немного провисли, давно не смазанная носовая лебедка чуть скрипнула, — часовой, по счастью, не обратил внимания.

— Эй, приятель! — крикнул я ему. — Я заведу машину, а то аккумуляторы сели совсем: даже лампочки не светят.

Камуфлированный детина махнул рукой:

— Валяй.

Мой старенький пароход словно чувствовал свой последний день, словно хотел прожить его гордо, с достоинством. Машина заработала сразу, без задержек и без единого сбоя; стальное тело парохода мелко задрожало, готовое к бегу…

Солнце, красным золотом пылавшее меж стволов сосен на береговом всхолмье, коснулось горизонта.

— Закат, Андрюша, — тихо сказала Юля.

— Да. Ступай вниз.

Она снова негромко, почти неслышно засмеялась.

— Нет, что ты — яс тобой.

Я кивнул, соглашаясь.

— Ну, — прошептал я, решаясь, — не подведи, старый. — Я ласково погладил приборную доску.

И резко дернул рукоять хода на себя — на полный, и сразу — на самый полный.

Машина взвыла, потом взревела; перестук поршней в ее глубинах слился в единый гул. Кэп голову бы оторвал за такой «старт», успел подумать я, и пароход, чуть качнувшись, пошел вперед, быстро набирая ход.

Что-то закричал часовой на пристани. Я оглянулся. Оба швартова разматывались вслед за нами, уходя под воду. Я повел пароход прочь от причала и начал постепенно закладывать плавный поворот — так, чтобы в конце концов оказаться носом к закату.