Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Тропа Селим-хана (сборник)
Шрифт:

– У меня к вам все, Стецких.

Слово «буквоед» просилось с языка. Но ведь обидится! Чаушева несколько минут не покидает впечатление контраста, - Стецких и Бояринов.

Стецких, разумеется, считает Бояринова гораздо ниже себя. А он - Чаушев - в глазах Стецких, небось, придира, чудак, которому не усидеть в рамках устава. Да, старый чудак!

Эта мысль смешит Чаушева. Однако из-за буквы устава спорить иной раз приходится не только с лейтенантом Стецких, а с людьми куда старше по званию.

Эх, соединить бы в одно: умную, хозяйскую хватку Бояринова и культуру Стецких, его аккуратность…

Телефонный

звонок. Это капитан Соколов. Он должен срочно видеть подполковника.

– Жду вас, - говорит Чаушев.

Он смотрит на часы и открывает форточку. Пора проветрить. За окном у борта плавучего крана, дотаивает последняя льдина - серый комок на голубой весенней воде.

4

В общежитии института, в комнате со схемой мотоцикла на стене, - Вадим и Лапоногов.

Толстые пальцы Лапоногова тискают тонкую ткань, ищут и расправляют глянцевые, бархатные этикетки с маркой «Тип-Топ». Он сопит, издает губами какие-то чавкающие звуки, словно пробует товар на вкус.

– Нейлон с начесом, - смачно произносит Лапоногов.
– Барахлишко люкс.

Отбросил блузку, скорчил гримасу, будто внезапно нашло отвращение.

– Игрушку свою купил? Тарахтелку?

Лапоногов смотрел на плакат. «Мотоцикл!
– сообразил Вадим.
– Откуда он знает? Или Валька сказал?…»

– Не так просто купить.

– Много не хватает тебе?

– Всего-то полторы сотни накопил.
– Вадим даже вздохнул. Он отвечал искренне. И была еще надежда - завоевать любым путем откровенность Лапоногова.

Тот вскочил, подошел к столу. Взял тетрадку Вадима по физике, только начатую, полистал.

– Давай пиши!
– пробасил Лапоногов и протянул Вадиму тетрадку.

– Что писать!?

– Товарища хочешь выручить? Пиши! Улица Кавалеристов, одиннадцать, квартира три, Абросимова.

Вадим, онемев от недоумения, записывает.

– Может, Валюху самого там застукаешь. А нет, - она скажет, она в курсе… Да барахло не забудь, захвати ей… Мигом язык развяжет, - понял?

– Постойте!
– крикнул Вадим.

Лапоногов шагнул к двери. Вполоборота, уже держась за скобу, кинул:

– Все! Ничего я у тебя не видел, ничего тебе не говорил.

Дробный хруст - то Лапоногов, как тогда, в институте, тряхнул рукой в знак прощанья. Шаги уже стихли, а резкий хруст костяшек все еще слышится Вадиму, - завяз в ушах.

Вадим один в комнате, - один с чужими, пугающими вещами на койке, с адресом в тетрадке, на первой странице, в самом низу, под формулой закона Паскаля.

Если хочешь выручить товарища?… Эта фраза как-то примирила с Лапоноговым, примирила, несмотря на мерзкий хруст костяшек, несмотря ни на что… Может, винить его и не в чем он, может быть, друг Вальки и желает ему добра…

А в пакете, может, контрабанда!

С детских лет отпечатался в сознании черный человек, черный в ночной темноте, крадущийся через границу, - почему-то в горах. И в широкополой шляпе, тоже неизвестно почему… О контрабандистах настоящих в родном Шадринске, удаленном от границ, не ведали. О них Вадим узнал лишь недавно, в конце зимы, на собрании дружинников. Выступал подполковник с портового контрольного пункта. Иной шпарит прямо из газеты, ни уму

ни сердцу… А у того подполковника слова обыкновенные, суховатые даже, но свои слова. Ребята очень переживали…

Такому человеку все можно высказать. Он все поймет… Пойти разве сейчас, с пакетом… Ну, а толк какой? Вдруг - не контрабанда вовсе. Глупо получится. Что он - Вадим - способен объяснить насчет Вальки, насчет Лапоногова или вот Абросимовой?

Валька - преступник? Нет! Нет! Валька - идеалист, у него все люди хорошие… Он не хотел… Теперь сам, наверно, не знает, что делать с вещами. А ведь это просто - надо прийти к подполковнику и сказать все честно.

Надо найти Вальку и заставить. Тогда его простят. Непременно простят…

На тротуаре, у входа в общежитие, пестрели книги на новеньком, пахнущем смолой лотке. Однорукий продавец бойко выкликал названия. Толстая женщина несла в «авоське» зеркало. Маленькие девочки играли на асфальте в классы. Вадиму чудилось, - все, даже девочки смотрят на его пакет.

Крепко прижав ношу к себе, Вадим спросил у милиционера, где улица Кавалеристов. Собственный голос показался ему чужим. В трамвае сидел, как на угольях, опустив глаза, видел бесконечное мелькание ног, - туфли, запыленные сапоги, остроносые башмаки…

Улица Кавалеристов открылась широкая, голая - без зелени, без вывесок. Гладкие стены новых домов. Вадим попытался собрать разбежавшиеся мысли. Что он скажет, когда войдет? А что как в самом деле застанет там Вальку?

За дверью квартиры номер три, в ответ на звонок, слабый плачущий голос осведомился:

– Кто здесь?

– Мне к Абросимовой, - сказал Вадим.

Залязгали, загремели запоры, что-то зазвенело, как упавшая монета. Закачался, скрипя и ударяясь обо что-то железное, отомкнутый крюк.

Тощий голосок жаловался на что-то; грохот заглушал его, и к Вадиму сочился лишь тоненький, на одной ноте, плач. Щуплая старушка в тусклом халатике толкнулась к нему, едва не уколов острым носом, и тотчас отпрянула.

– Валентин Прокофьич! Ой, нет, не Валентин Прокофьич!… Кто же?

– От него, - сказал Вадим.

Он понял сразу, - Вальки тут нет. Старушка между тем впустила его в комнату - большую, в два окна, и все-таки сумрачную и как будто не принадлежащую этому новому дому, этой просторной, солнечной новой улице. Вадим словно ухнул в огромную корзину с тряпьем. В пятне дневного света выделялся стол, залитый волной темной материи, а остальное было как бы в дымке, - занавеска слева, обвешанный платьями шкаф, кресла в чехлах.

– А Валентин Прокофьич?
– протянула старушка.
– Не заболел ли?

– Нет… Нездоров немного…

– Я сама больная, - застонала старушка, - не выложу никуда. Лежала бы, да не дают лежать. Пристали, всем надо к маю… У меня весь организм больной. Какая я швея, нитку не вижу. Да вы кладите, кладите…

Вадим топтался, неловко обнимая пакет. Абросимова подвела его к столу и, продолжая стонать, с неожиданным проворством выхватила сверток и распластала на столе.

– И на что мне!
– сетовала она - Мне и сунуть некуда… Просят люди, ну просят ведь, господи!

Поделиться с друзьями: