Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

— Приехали они в Москву, идут по улице. Тут Мирза подходит к милиционеру и говорит, показывая на Абая: «Вот у этого человека нет ни паспорта, ни прописки, проверьте его, пожалуйста, гражданин начальник, на предмет благонадежности!» Абая тут же винтят, везут в ментуру и сажают в КПЗ на несколько суток. Ну, потом его, конечно, отмазали... В общем, видит он вновь Мирзу и в недоумении спрашивает: «Как же так, я тебя сюда привез, а ты меня сдал ментам. Зачем?» А Мирза отвечает: «Ты же меня просил учить? Вот я и учу!»

В общем, было понятно, что у Мирзабая — круто. Согласно официальной легенде, сочиненной Абаем, Мирза представлял собой последнего мастера Старой школы, тогда как сам Абай — первый мастер Новой школы и одновременно единственный легитимный наследник традиций Старой школы. Мирза был также объявлен «Старшим братом Раджниша». Абай научил его двум-трем банкам про Бхагвана, которые Мирза время от времени выдавал, по-разному обыгрывая, неизменно повторяя при этом: «Как говорил мой Младший брат Раджниш...» Образ Бхагавана Шри Раджниша Абай использовал для вербовки аудитории из нью-эйджевской среды, где тогда на первые позиции выходил альтернативный индийский гуру из Пуны. Бхагаван в своем синкретическом учении, не лишенном остроумия, позиционировал себя как продолжатель линии гурджиевских учителей и ницшеанец. Мирза, являясь как бы частью аутентичного мира гурджиевской инициации, тем самым обретал «право на старшинство», что, в свою очередь, позволяло Абаю претендовать как минимум на равноценный раджнишевскому градус в международной нью-эйджевской тусовке. Одним словом, Абай начал пиарить Мирзу, а Мирза — Абая.

В сельский домик Мирзы неподалеку от Бируни начала ездить мистически настроенная публика из разных мест СССР, прежде всего из Москвы и Литвы. Вообще замечу, что литовцы проявляли в мистической жизни советского общества исключительную активность. Их можно было встретить практически во всех точках гигантской Красной империи, где дело касалось запредельных альтернатив. В окружении нашего эстонского мэтра тоже было много литовцев, некоторые из которых даже последовали за ним позже в Америку. Москвичи, само собой, тоже были везде. Слухи о чудесном волшебнике на мазаре в песчаных барханах Страны черных колпаков (как переводится слово Каркалпакистан) стали медленно, но верно расползаться в эзотерических кругах столицы. Через связи в спиритическом салоне космонавта Севастьянова, которым руководила его жена, была пролоббирована специальная научная конференция в Звездном городке, на которой Мирзабай с Абаем предстали в качестве уникумов перед научной элитой страны.

Мирзабай поведал аудитории о принципах и методах прямого, непосредственного, познания космоса, без прибегания к научным приборам, но при этом — бесконечно более точного. В чапане, колпаке и с посохом, Мирза вещал со сцены на узбекском языке, иногда вставляя для остроты русские пословицы, а Абай уже транслировал текст мэтра жадно слушавшей публике. Ситуация была пропиарена настолько, что Мирзу ученое собрание признало «человеком с уникальными парапсихологическими способностями, представляющим интерес для большой науки». По этому случаю главный редактор журнала «Огонек», известный писатель и общественный деятель Анатолий Софронов лично выдал Мирзе специальную справку, где подтверждались его уникальные качества, а каракалпакские власти призывались всячески способствовать советской науке в деле разгадки этой тайны природы:

«...Известно, что в последнее время способности, проявляющиеся в нетрадиционных способах лечения с помощью биотоков рук, в телепатии, телекинезе, становятся предметами пристального научного внимания, исследования... В Каракалпакии проживает Мирзабай Кимбатбаев. Этот человек наделен необычайными способностями, накладывающими свой отпечаток на весь его образ жизни. Молодой ученый Абай Борубаев установил с ним взаимодействие и ведет записи научного характера... которые являются целью достаточно длительного эксперимента. Просим вас оказывать всяческое содействие этой работе, помогать поездкам Мирзабая Кимбатбаева и Абая Борубаева из Каракалпакии в Москву по вызову научных учреждений».

«Оказывать всяческое содействие» означало принять к сведению, что тусовка в доме у Мирзабая и на мазаре не является простым бомжовым сходом или чем-то там еще, но представляет собой часть научного эксперимента, в котором принимают участие как статисты, так и специальный научный персонал.

Такая бумага из Москвы вызвала в Бируни шок совершенно в духе гоголевского «Ревизора». Как? Этот Мирза, съехавший с катушек нищий дервиш-асоциал, вдруг оказывается ОФИЦИАЛЬНО ПРИЗНАННЫМ МОСКВОЙ ОСОБЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, которого теперь уже не только шугать нельзя, но нужно даже всячески беречь и охранять! С тех пор у Мирзы пошел полный отрыв. Люди ездили к нему, как хотели. Никто не шугал. Все было можно. И это в советском-то Узбекистане! Бируни начал постепенно превращаться в узбекский Катманду: мистические «белые» туристы стали постоянным элементом местного автовокзала. Домик Мирзабая превратился в главную достопримечательность района, а в священном хаузе у Султан-Бобо регулярно проводились ритуальные групповые купания с последующими зикрами и тантрами.

Где живет конкретно Мирзабай, в смысле улицы и дома, я не знал. Тем не менее, надеясь выяснить ситуацию уже на месте, я отправился на автовокзал, чтобы узнать про автобус на Бируни. В холле, на стене, висел гигантский кумачевого цвета фанерный щит, на котором белыми буквами было написано на двух языках, узбекском и русском: «Да здравствует советский Узбекистан — маяк социализма на Востоке!». Подхожу к кассе, встаю в очередь. Обращаю внимание, что передо мной стоит девушка европейского вида, с длинными рыжими волосами, на спине рюкзак. «А вот и проводник!» — это была первая мысль, спонтанно пришедшая мне в голову в качестве реакции на девушку. Та тем временем склонилась к кассовому окошку и произнесла по-русски с типично литовским акцентом:

— Один билет на Бируни, пожалуйста!

Ну теперь точно все ясно. Девушка, взяв билет, пошла к выходу. Я купил билет на этот же автобус и бросился ей вслед:

— Извините, вы, случайно, не в Бируни едете?

— Я? В Бируни.

— Наверное, к Мирзабаю?

Девушка явно смутилась, не зная, как уйти от ответа.

— Да вы не бойтесь, я сам туда еду!

Эти слова немного ее успокоили.

— А вы, простите, кто такой?

— Я — эстонский знакомый Мирзабая. А вы, вероятно, из Литвы?

После этих слов рыжеволосая дама с рюкзаком заметно расслабилась и сказала, что да, едет к Мирзабаю и рада попутчику. Мы сели в автобус, который был не очень сильно заполнен местными жителями. Путешествие к центру земли продолжалось.

Через час мы подъехали к паромной переправе через Амударью. В этих местах Амударья протекает через плоский полупустынный ландшафт, изредка оживляемый бледно-зелеными оазисами. Автобус въехал на паром, люди сошли на палубу. Подтянулось еще несколько машин. Наконец звякнула рында, паромщик отдал конец. Медленно, но верно мы двигались поперек быстрого и мощного течения великой реки Востока, прославленной еще историографами азиатского похода Александра Великого-Дулкарнайна. Достигнув другого берега, мы вновь выехали на дорогу, а через полчаса моя литовская спутница попросила водителя остановить машину:

— Скажите, пятая бригада, одиннадцатый участок — это здесь?

Мы вышли из автобуса и углубились по бежавшей вдоль посевов проселочной дороге вглубь бирунийского оазиса.

— Ты не помнишь, у Мирзабая одиннадцатый или десятый участок?

— Понятия не имею!

— Ты что, раньше здесь никогда не был?

В голосе девушки вновь послышались тревожные нотки. «Наверное, шугается гэбэшного хвоста», — подумалось мне. Ну, это — ее проблема!

— Впервые в жизни!

— Ты же сказал, что ты знакомый Мирзы!

— Ну, знакомство — одно дело, а визит — другое. Да ты не переживай, мы его и так найдем!

Она посмотрела на меня как на идиота, но сделать уже ничего не могла. В конце концов, через полчаса блужданий мы нашли нужный поворот. Дом Мирзы — крошечная глиняная сакля — стоял посреди небольшого вытоптанного участка, огражденного с трех сторон высокими платанами, а с четвертой примыкавшего к дороге. Вокруг никого не было видно. Мы перепрыгнули через разделявший дорогу и участок небольшой арык и направились к жилищу. Нам навстречу из сакли вышел высокий крупный мужчина, крайне моложавого вида, с холеным азиатским фейсом и тонкими черными опереточными усиками, в тюбетейке и «раисовском» френче: