Тропой зоолога
Шрифт:
За весь день езды не встретилось ни одного поселка или пасеки. Кругом густые ельники, незнакомые с топором, высокое разнотравье в сырых местах скрывало проводника на коне. Все, как сто, а может, и тысячу лет назад…
Ночевали мы у костра на берегу, устроившись под ветвями огромной тянь-шаньской ели, способной задержать воду даже в самые сильные дожди. Дереву не менее четырехсот лет. Кто знает, может, оно впервые на своем веку приютило людей под собой. Остатки нашего костра теперь послужат «визитной карточкой» для будущих путников.
– Чуть свет надо быть на месте, – сказал проводник и лишил меня сна
– Пора, однако, вставать! Не опоздать бы!
Ещё не рассеялись сумерки, когда мы уже были на месте. Остановились за скалистым мысом.
– Ихняя тропа вон там, – сказал проводник, показывая на отвесную скалу над ущельем. – Здесь и подождем.
Лежать за камнем пришлось долго. Солнце осветило вершины Джунгарского Алатау, а у нас на дне ущелья было холодно и сыро от росы. На каменистых россыпях закричал петушок-кеклик. Красавица синяя птица села неподалёку от нас и стукнула о камень небольшим османчиком, пойманным в заливе. Заинтересованный, я подался вперед, но птица заметила нас, вскрикнула и улетела, оставив рыбку на камне.
– Как бы зверя не испугала, – проворчал старик.
Однако синяя птица не испугала архаров. Не прошло и минуты, как проводник толкнул меня локтем: на обрывистой тропе, высоко над нами, спокойно шла архарка, а за ней семенил ягненок. Только когда животные скрылись за поворотом скалы, я заметил внизу груды костей и много мощных рогов. Это и было кладбище архаров, о котором я слыхал от геологов.
Новый толчок в бок – на тропе появились два молодых архара. И они спокойно прошли по тропе, не подозревая о нашем присутствии. Ещё раз мимо прошли две архарицы с ягненком.
И вдруг вот он! На тропе показался старый архар с огромными рогами. Вряд ли представится ещё раз такой случай. Я поднял карабин над камнем, поймал архара в прицел, но, волнуясь, не учел близкого расстояния и взял выше, чем надо. Пуля громко шлепнула в скалу над самой его головой. Звук выстрела покатился по горам, угасая, а красавец архар бросился вперед по тропе, соря вниз камешками. Вот и поворот скалы, сейчас зверь скроется за ним. Я лихорадочно ловлю его вторично на мушку, но не успел нажать на спуск, как тропа на скале опустела – архар исчез, не добежав до поворота. Глухой удар тяжелого тела о камни все объяснил: архар сорвался с тропы… Когда мы подбежали, он был уже мертв.
– Понял теперь, откуда здесь кладбище? – спокойно спросил проводник. – Рожшца-то пудовые…
– Ну и что?
– Как – что? Тропа узкая, рожища-то царапаются по стене. Если спокойно идет, то и проходит, а побежит, где узко, рогом о стену ударит, рог его и столкнет. Каждую зиму бьются здесь, когда за своими красавицами гоняются.
Фотографирование, измерения, снятие шкуры, засолка и упаковка заняли много времени.
Проводник сходил за лошадями, сварил обед, а я ещё возился со шкурой. После обеда я слазил на тропу. Карниз был так узок, что я побоялся пройти по нему и только издали мог
рассмотреть кое-где царапины от рогов на стене.Я с трудом преодолел в себе желание остаться здесь ещё на одну ночь и окончательно убедиться в правоте слов старого казака. Но ценнейший экспонат мог испортиться, и мы тронулись обратно. А я дал себе слово, что при первой же возможности ещё раз побываю здесь.
ОХОТНИК ЗА ЗМЕЯМИ
В ненастную темную ночь весной около кордона егеря в Кокпекском ущелье остановилась машина, груженная домашними вещами. К ножке стола был привязан большой серый кот, привязан короткой верёвочкой за шею, как собака. Люди зашли на огонек расспросить у егеря про дорогу. Он подробно рассказал и вышел проводить.
Машина тяжело тронулась по шоссе, а там, где она недавно стояла, Петренко заметил какой-то шевелящийся темный комок. Егерь осветил его лучом фонарика. Это был кот с обрывком перекушенной верёвочки на шее. Он стремительно исчез под крыльцом.
В первый же день появления кота на кордоне с ним произошла неприятность. Вероятно, он раньше никогда не видел кроликов. Началось с того, что крупная крольчиха утром проковыляла мимо крыльца. На верхней ступеньке грелся на солнце кот, прищурив глаза и подобрав под себя лапки. Сонливое настроение у него сразу сменилось жадным вниманием. Глаза широко раскрылись, кот спрыгнул с крыльца и, распластавшись, пополз по земле.
Крольчиха в это время спокойно сидела хвостиком к крыльцу и ела какой-то корешок, выкопанный передними лапками. Она заметила кота, но не изменила позы, а только перестала жевать, чуть повернула голову и косилась назад одним глазом.
Кот подползал все ближе, ближе и, наконец, замер, не спуская глаз с белого хвостика крольчихи. Она не двигалась. Кот тоже. Так прошло некоторое время. Вдруг молниеносным прыжком кот бросился вперед с вытянутыми лапами! Но в тот же миг крольчиха что есть силы лягнула кота задними лапами прямо в «лицо». Удар был настолько силен, что кот перевернулся в воздухе и отлетел обратно к крыльцу.
После этого кот уже не искал схваток с кроликом. Едва тот появлялся около крыльца, кот широко открывал глаза, как два фонаря, и внимательно следил за зверьком, поворачивая голову, пока тот не отходил далеко.
Кот оказался не изнеженным баловнем, который привык к теплу и ласке, а мужественным котищем в расцвете сил. Он жил на улице под крыльцом и не просился в дом даже во время сильных ночных весенних заморозков. Кота никогда не кормили, потому что это было бесполезно. Кот подозрительно нюхал молоко, поднимал хвост и степенно отходил в сторону, потряхивая то одной лапкой, то другой, словно он только что ступил в лужу. Он сам ловил для себя мышей и от диких кошек отличался только тем, что жил под крыльцом.
Каких только приключений с ним не случалось во время ночных похождений за добычей! Однажды он чуть живой приполз утром к крыльцу, весь в крови и ранах. Ка него ночью напал филин. Что у них там происходило – никто не видел. Хворал кот больше месяца, и впервые его кормили всё это время дети егеря. Молодость и закалка победили. Кот поправился и снова перешёл на самоснабжение, отказавшись от готовой пищи.
Однажды в сумерках в кота выстрелил охотник, приняв его за зайца. Но от дробовых ран он поправился ещё быстрее, чем от когтей филина.