Тропою джейрана
Шрифт:
Удрученный, с обидой, защемившей сердце, Хаятолла отошел от дерева, пошел напрямик к высокому зданию, которое приметил издалека и принял за самое главное на этой улице, потому что оно было новее остальных и выделялось ярко-желтой краской и белыми квадратными окнами.
"Не довез... Гостинец не довез! Что теперь подумает обо мне дядя? Что скажет отец? Эх..."
Приметное здание и впрямь оказалось нужным Хаятолле местом. "Департамент газовой промышленности", - прочел мальчик арабскую вязь надписи на табличке под стеклом и, не колеблясь, потянул на себя дверь.
Первый
– Постой, мальчик, постой, - вдруг окликнули его.
– Как, ты говоришь, зовут твоего дядю? Кажется, я припоминаю... Это не с ним случилось несчастье? Не знаешь? А ну-ка пойдем.
Замирая от нехороших предчувствий, Хаятолла поднялся по каменной лестнице на второй этаж и оказался в большой комнате, где на крашеных стенах висели во множестве какие-то картинки и, ласково, нежно жужжа и обдувая лицо, крутился голубой вентилятор на толстой ноге. Усталый светловолосый человек в легкой рубашке и галстуке вышел к мальчику, положил ему на плечо горячую руку.
– Да, брат, с твоим дядей случилось несчастье. У него никого из родни не оказалось, и мы не знали, кому об этом сообщить. Он попал под машину, такая трагедия... А тебе сейчас лучше пойти в провициальный комитет ДОМА*. Там помогут. Обязательно помогут. Людочка, проводите, пожалуйста, мальчика в комитет ДОМА. Он приезжий, города, конечно, не знает, как бы не заблудился.
_______________
* Д О М А - Демократическая организация молодежи Афганистана.
Людочка хотела было взять его за руку, но Хаятолла сердито вырвался, засопел.
– Ну не обижайся, дружок, не сопи, как ежик. Ничего худого я тебе не сделаю, - сказала девушка, старательно и не всегда понятно выговаривая слова.
– Я ведь хотела, как лучше, поверь...
Они пришли в дом, окна которого вместо ставней были закрыты от солнца связанными в щиты пучками высохшей верблюжьей колючки. Лестницы тут были деревянными и скрипели под ногами - совсем как дома, в кишлаке, скрипят старые ворота, когда их раскачивает злой ветер "охир заман", на языке дари означавший "конец света".
– Рафик Олим, мы к вам.
– Людочка подталкивала впереди себя упирающегося, опустившего голову мальчика.
– Милости прошу. Чаю?
Олим смотрел на новенькие, отражающие свет калоши Хаятоллы, надетые им еще перед входом в департамент, и улыбался.
– Откуда такой богатырь? Чей ты?
Олим, оказавшись не столь уж высоким и грозным, как показалось вначале, понравился Хаятолле сразу.
– У меня... гостинец дядин украли, - высказал он первое, что лежало на сердце и томило грудь.
– Теперь отец скажет: "Растяпа! Ничего тебе доверить нельзя".
– Это скверно, когда воруют...
– Олим тронул аккуратные, наверняка не колючие усики.
– Совсем скверно.
Хаятолла зачарованно уставился на рифленую рукоять оружия, выглядывавшего из кобуры на поясе Олима.
– Калибр семь и шестьдесят две?
– спросил он, безбоязненно
– Он самый. Разбираешься.
Хаятолла хмыкнул. Пуштуны с детства привычны к оружию, что тут удивительного?
– Что за дело привело тебя к нам?
Девушка близко наклонилась к Олиму, зашептала ему на ухо, а пока она говорила, Олим хмурился все больше.
– Понятно, понятно, - кивнул он девушке и отпустил ее, повернулся к маленькому гостю.
– Ну что, будем знакомиться? Меня, как ты слышал, зовут Олим.
– Хаятолла.
– Мальчик шагнул ближе, чтобы пожать протянутую руку, сделал шаг и оступился. Он нагнулся, чтобы поправить слетевшую с ноги, немного великоватую калошу, и тут из-под светло-зеленой его рубашки выскользнул амулет, закачался на тонком шнурке.
– Талисман?
– Олим кивнул на сердолик.
– Можно посмотреть?
Сосредоточенно он разглядывал резное изображение змеи, вставшей на хвост.
– Древняя штуковина. Ты береги ее.
Мальчик убрал амулет под рубашку.
В комнате появился солдат-охранник, поставил поднос с термосом и двумя прозрачными чашками, блюдечком, полным сладостей.
– Пей, не стесняйся.
– Олим налил гостю чаю, с удовольствием сам отхлебнул из чашки.
– Что же ты теперь намереваешься делать?
– Пойду к дяде.
– Это невозможно. Дяди у тебя больше нет.
Хаятолла отодвинул от себя чашку.
– Все равно я отыщу его дом и буду ждать, когда за мной приедет отец.
– Ты грамотный?
– Умею и считать и писать. Показать?
– Не надо, я верю. А чем ты думаешь здесь заняться? Ну, пока за тобой не приедет отец? Хочешь, я отведу тебя в пионерский лагерь?
Хаятолла насторожился, слегка отодвинулся к двери.
– А что это такое?
– Ну лагерь, где отдыхают пионеры. Где они читают книжки, устраивают игры, смотрят телевизор.
– Телевизор?
– Хаятолла как бы пробовал на вкус новое, прежде неведомое слово.
– Тебе сколько лет? Одиннадцать? И ты никогда еще не видел, даже не знаешь, что такое телевизор?.. Ты не обращай внимания на мои слова. Это я так. Электрический свет - и тот далеко не во всех кишлаках, а что уж говорить о телевизоре. До него еще далеко. Но такое время настанет. Непременно настанет. Я в это верю. Знаешь, пойдем-ка сейчас со мной...
Они миновали улицу, уже заметно опустевшую к близкому полуденному часу, когда все живое спешит укрыться в тени, подошли к обнесенному дувалом саду, возле которого на самом пекле жарились одетые в полную форму солдаты с автоматами наперевес.
– Зачем они здесь?
– спросил Хаятолла, поневоле прижимаясь к своему провожатому.
– Они охраняют детей. Это и есть пионерский лагерь. В прошлом году на него налетели бандиты. Вот с тех пор лагерь и охраняется. Ну что, войдем?
Солдаты отдали Олиму честь.
– О, рафик Зарин! Салам алейкум. Примете вот этого богатыря? Ему совершенно некуда деться. Вот и договорились. А ты, Хаятолла, знай: это начальник лагеря. Он тебя и с ребятами познакомит, и телевизор покажет, и вообще не позволит скучать. А меня, извини, торопят дела. В случае чего, приходи. Будь здоров!