Тросовый талреп

Я приподнял голову и осмотрелся. Мы находились на западном крае воронки, которая вела вниз, к Славной норе. Пули прилетели с востока. Там поднимались гребни гор, бледные и туманные, как на китайской картине. До ближайшего гребня было от нас ярдов четыреста. Потом шло мертвое пространство и другой гребень, ярдах в двухстах подальше, над ним как раз летал ворон. А от восточного края воронки и до этих гор все было чисто. Стало быть, стреляли с гребня. По всей вероятности, с первого гребня. Но, возможно, и со второго, если у стрелявшего, кем бы он ни был, имелся оптический прицел.

Все, что нам надо было сделать, — это спуститься вниз в воронку, пока гребни не скроются за ее краями. Там этот снайпер не будет нас видеть, и его пули туда не долетят. Я спросил Фиону:

— Ты можешь двигаться?

Ее закрытые веки даже не дрогнули. Я сделал глубокий вдох, чтобы отогнать мурашки, которые заползали у меня по спине. Потом я взял на руки Фиону и перенес на заднее сиденье «лендровера». На заднем сиденье мы были вне видимости с гребня. Затем я бережно приподнял Фиону и спустил с заднего сиденья на пол машины. Ее дыхание отзывалось на это розовыми пузырьками. Быстро, потому что даже не было времени подумать, я ползком обогнул «лендровер», открыл дверцу со стороны водителя и вскарабкался внутрь, держась ниже уровня окон.

Что как раз и было необходимо. Потому что боковое зеркальце издало резкий щелкающий звук и исчезло. Снайпер был начеку. Скользкими от пота руками я повернул ключ зажигания. Двигатель заработал с первой же попытки. Я рукой нажал на педаль сцепления, перевел рычаг передачи на управление всеми четырьмя колесами и сразу же поставил на высшую скорость. Правой рукой я осторожно стал жать на газ, а левой высвобождал педаль сцепления. И «лендровер» покатил вперед.

Ветровое стекло разлетелось вдребезги. Что-то обожгло мне щеку, и когда я коснулся лица, ладонь оказалась в крови. Меня всегда тошнило от вида крови. А сейчас ее вид привел меня в бешенство. Я увеличил скорость, придерживая плечом колесо руля. Вертясь и шатаясь на своих плоских покрышках, автомобиль сползал вниз в воронку.

Я приподнял голову. Первый гребень скрылся за краем. «Отлично, — подумал я. — Он там...»

И тут его пуля ударила в двигатель. Стрелка указателя температуры подскочила до самой красной отметки, и в воздухе запахло горелым. Но все шло нормально, потому что и второй гребень ускользал за краем воронки, хотя из капота уже вовсю валил дым. Я понимал, что двигателю конец. Над головой щелкнула еще одна пуля. На этот раз — последняя. Гребень исчез за краем воронки. Теперь у меня есть возможность поразмыслить над следующим шагом.

Чтобы спуститься по уступам на берег, мне понадобится сначала пересечь плато, то есть пробежать ярдов двести под мощным стеклянным глазом оптического прицела. А если меня застрелят, то Фиона обречена. Тут уж сомнений никаких.

Было и другое решение. Оно находилось на дне этой воронки, в тридцати футах от меня. Там есть все, что нужно: и подъемный кран, и большой металлический каркас передвижной дробилки. Славная нора.

Я распахнул заднюю дверцу. Цвет лица Фионы меня испугал. Ее дыхание было очень-очень слабым, а пульс — нитевидным. В «Скорой помощи» сказали бы, что лучше всего ее не трогать, не причинять лишнего беспокойства. Но в «Скорой помощи» не принимают во внимание людей с винтовками, которые могут появиться здесь и закончить то, что начали.

Первым делом я сдернул с себя рубашку, разодрал на полосы и плотно перевязал рану Фионы. Потом я отвинтил из-под ограждения дробилки решетку длиной в шесть футов и шириной в три. Я работал без передышки и взмок от пота. Мягко, будто несу что-то предельно хрупкое, я переложил Фиону на эту решетку. Она застонала, когда я привязывал ее к решетке веревкой от лебедки «лендровера»: одной веревкой под мышками, другой — вокруг талии, а третьей — вокруг ног.

— Держись, я везу тебя домой. — Я улыбался, надеясь, что не показываю ей страха, от которого у меня пересохло во рту и колени тряслись, как желе.

Я подтянул края решетки вверх, так, чтобы они сомкнулись над Фионой, и она оказалась внутри ячеистой трубы. Потом я снова вернулся к «лендроверу».

Из снаряжения. Лизбет для скалолазания я вытащил защитный шлем и три плотных мотка веревки. Хорошие, прочные веревки, я их размотал и измерил. Сто футов. В самый раз.

— Мы вытащим тебя отсюда, — пообещал я Фионе.

Она не ответила. Ее лицо было серым, под глазами проступили темные круги, сквозь кожу, казалось, светились косточки. Я приходил в отчаяние от того, как неумолимо движется время. Если Фиона вскоре не доберется хоть до какого-нибудь врача, она умрет.

Я надел шлем Лизбет на голову Фионы и потащил решетку по камням. Решетка была продраена и отполирована скальной породой, которую выбрасывала на нее дробилка — по сотне тонн в минуту, по восемь часов в день и по пять дней в неделю. Я нашел место на краю отверстия шахты и осторожно стал выравнивать решетку. Чей-то голос шептал мне: «Тысяча футов вниз. Может случиться все что угодно». Я проигнорировал это предостережение, обернул веревку вокруг передней оси «лендровера» и привязал одним концом к решетке, повыше головы Фионы, а другой коней намотал себе на правую руку и левой рукой стал подталкивать решетку, как салазки, в черную глубину.

Веревка туго натянулась. Решетка сползла и пошла вниз. Я видел, как бессильно качается голова Фионы. Она все еще без сознания. В лучшем случае без сознания. Я запретил себе думать о самом худшем и продолжал медленно и плавно пропускать веревку через ось «лендровера».

Веревки у меня в руке оставалось все меньше. Я страшно боялся, что решетка зависнет, не достигнув дна. Но это было только одно из дюжины беспокойств. И самым худшим из них было то, что в любую минуту на краю воронки могло вырасти нечто со стеклянным глазом и ртом, который плюется маленькими кусочками свинца. И если это случится и я упаду, то веревка выскользнет из моих пальцев и улетит прочь. И Фиона там, внизу, в шахте, рухнет свинцовым грузом на...

Тяжесть веревки исчезла. Я отпустил на всякий случай еще три фута. Лизбет говорила, что в этой норе триста метров глубины. А в Моей связке еще оставалось около шестидесяти футов.

Все правильно. Фиона на дне шахты, а не зацепилась веревкой за что-нибудь на стене. Я быстро завязал пару морских полуузлов на конце веревки, обмотанном вокруг оси «лендровера». Потом я пропустил веревку между своих ног и над левым плечом; как обучал меня Энди Купер в один уик-энд, когда мы проделали половину подъема по узкому ущелью Эвон. Это было на следующий день после того, как он приехал повидаться со мной по поводу развода с женой.

В ущелье Эвон это было просто. Правда, в ущелье было каких-то пятьдесят футов, а не тысяча. Но мой живот взмок, ноги выказывали сильную тягу к нервной дрожи, а по телу ползли мурашки. Вспомнив все это, я приказал себе заткнуться, напрягся и задом стал переползать через край отверстия.

Я раскачивался из стороны в сторону, терял точку опоры и ударялся о каменную стенку. Мои ноги заносило наверх, а голову вниз. Я висел над тысячью футов пустоты. Мое правое плечо вопило от боли, когда на него приходился весь мой вес. На какое-то мгновение я повис на одной руке. Потом мне удалось поднять к ней на подмогу и другую, и я висел уже на двух. Я удерживал в себе позывы к рвоте. Если ты не сможешь сделать это, то спускайся вниз понемножку. Вот возьми-ка свою бутылку. Энди плохо вел себя со своей женой, но на отвесной скале он был полезным человеком. Поэтому я и стал спускаться вниз по веревке, словно обезьяна, перебирая руками, и прополз так десять футов, и теперь оставалось всего-то девятьсот девяносто футов спуска.