Троя
Шрифт:
– Наверное, благодарят своего избавителя, – усмехнулся Орфу. – Оно и понятно: останься у меня рука или нога, я бы тоже тебя похлопал.
Моравек ничего не ответил, однако ему с трудом верилось, будто бы ради подобной мелочи существа пойдут на контакт. Если они так равнодушны к смерти, то и спасения не оценят. Хотя, разумеется, настоящий морской волк с первого взгляда поймет: не вмешайся бывший капитан вовремя, гнить бы фелюге на темном дне.
– А вдруг тебя приняли за счастливый талисман и хотят поднабраться положительной ауры? – прибавил краб.
Прежде чем Манмут нашел достойный
– О нет, – простонал хозяин погибшей «Смуглой леди», обращаясь к ионийцу. – Они снова надумали… общаться.
– Вот и отлично, – отозвался тот. – У нас навалом вопросов.
– Да, только ответы не стоят чьей-то оборванной жизни, – возразил моравек, силясь вырвать ладонь из цепких ручек черноглазого существа.
– А может, еще как стоят. Даже если наши немые друзья имеют хотя бы отдаленное понятие о смерти, в чем я лично сомневаюсь. И потом, он же сам первый предложил. Уважь просьбу.
Европеец прекратил сопротивление и безвольно проник пальцами в полупрозрачную грудь. Скользкая плоть, как всегда, с неприятным хлюпаньем подалась, рука окунулась в тепловатый густой раствор и вскоре нащупала дрожащий орган величиной с человеческое сердце.
– На этот раз держи чуть покрепче, – посоветовал краб. – Если моя теория верна, то чем плотнее физический контакт, тем больше нанопакетиков информации попадет в твою кровь.
Манмут кивнул, вспомнил, что друг не может его видеть, но решил не отвлекаться и сосредоточился на диковинных вибрациях, которые побежали вверх по руке, направляясь к мозгу. Существо заговорило.
– Всегда пожалуйста, – промолвил поклонник Шекспира, одновременно передавая разговор ионийцу. – Кто вы такие? Как себя называете?
Странное слово. «Орган речи» часто-часто пульсировал в ладони. Моравека так и подмывало отдернуть руку, хотя теперь от этого никому не полегчало бы.
– Знаешь такое выражение: «зеки»? – обратился он к товарищу.
– Минуточку, сейчас активирую память третьего уровня. А, вот оно. «Один день Ивана Денисовича». Это советский тюремный сленг, относится к шарашке – особому научному или техническому институту с персоналом из одних заключенных, которых и окрестили зеками. [21]
21
Не понятно, почему автор ссылается на повесть А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». О работе заключенных в «шарашке» российский писатель рассказывает в романе «В круге первом». К тому же и понятие «зек» обозначало любого советского заключенного, а не только «обитателя шарашки».
– Не понимаю, – растерялся Манмут. – Не верю я, что МЗЧ с Марса, напичканные хлорофиллом, на самом деле – пленники недолговечного земного режима, отжившего свое две тысячи лет назад.
Краткая беседа заняла не более двух мгновений.
– Расскажите, откуда вы? – произнес европеец
вслух.Ответ пришел в виде ярких картинок: зеленые поля, лазурное небо, солнце – крупнее марсианского светила, далекие цепи гор, млеющих в туманной дымке плотного воздуха.
– Земля? – потрясенно вымолвил Манмут.
Человечек откликнулся:
Любитель сонетов немного поразмышлял, но так и не придумал уточняющего вопроса и наконец попросту ляпнул:
– Это какая же?
МЗЧ повторил набор изображений: поля, небеса, далекие горы, громадное солнце. Хозяин погибшего судна ощутил, что силы покидают его собеседника, да и сердцеобразный орган бился все медленнее.
– Я убиваю его! – запаниковал европеец.
– Спроси о головах.
– Кого представляют каменные изваяния? – покорно сказал Манмут.
– Волшебник?! – передал моравек своему другу.
– Это значит «колдун, маг, чародей», – начал Орфу. – Или волхв, как те три рождественских…
– Можешь не разжевывать! – взорвался бывший капитан подлодки, боясь растратить драгоценные секунды чужой жизни. – Слово мне известно. Только я не верю в магию, и ты тоже.
– А вот наши МЗЧ, похоже, верят. Узнай про обитателей Олимпа.
– Кто летает на колесницах и живет на большом вулкане? – бездумно спросил Манмут, досадуя на то, что истинно нужные вопросы так и не приходят на ум.
Серия крохотных нановспышек неведомым образом опять превратилась в слова.
– А кто… – заикнулся было европеец, но слишком поздно.
Переводчик покачнулся вперед, рухнул на палубу, и в руке моравека вместо живого сердца осталась морщинистая пленка. МЗЧ стал съеживаться и усыхать, едва коснувшись досок. Антрацитовые глаза человечка провалились под кожу, прозрачные струйки потекли к ногам собеседника. Зеленое лицо сделалось коричневым, старчески сморщилось и вскоре утратило форму. Собратья молча унесли пожухлую оболочку.
Манмута затрясло словно в лихорадке.
– Жаль, – заметил Орфу. – Надо бы найти другого добровольца и потолковать с ним.
– Не сейчас, – выдавил ценитель сонетов между судорогами.
– «Горькое сердце, что ждет и кусает», – процитировал иониец. – Ну, это ты должен был признать.
Маленький европеец покачал головой, спохватился и произнес для слепого товарища:
– Нет.