Троя

— Импульсный цикл происходит следующим образом, — прибавил Манмут, — для начала испускаем заряд (вы разглядите небольшое облако пара в космосе), выпрыскиваем на сопло эжекторной трубы и буферную плиту масло, препятствующее абляции, [44] бомба взрывается, и плазменная вспышка ударяет по плите.

— А она не развалится? — спросил мужчина. — Или весь корабль?

— Ни в коем разе, — откликнулся маленький моравек. — Ваши ученые разработали данный проект в середине пятидесятых годов двадцатого века. Толчок плазменной волны заставляет гигантские поршни совершать возвратно-поступательные движения. Какие-то несколько сотен взрывов под зад — и мы наберем приличную скорость.

44

Абляция (от позднелат. ablatio — отнятие) — унос веществ с поверхности твердого тела потоком горячего газа (путем эрозии, оплавления, сублимации). На абляции может быть основана защита космических аппаратов и головных частей ракет-носителей при входе в атмосферу, а также охлаждение камер ракетных двигателей.

— А это?.. — Схолиаст опустил руку на прибор, похожий на измеритель парового давления.

— Измеритель парового давления, — отозвался Орфу. — Рядом с ним индикатор масла. Выше — регулятор напряжения. Вы правы, доктор Хокенберри: любой инженер с «Титаника», живший в тысяча девятьсот двенадцатом году, разобрался бы с устройством и управлением такого судна гораздо быстрее специалиста НАСА из вашего времени.

— Сколько мощности в этих бомбах?

— Сказать ему? — забеспокоился Манмут.

— Разумеется, — отчеканил иониец. — Поздновато водить нашего гостя за нос.

— Каждая содержит чуть более сорока пяти килотонн, — сказал европеец.

— Сорок пять каждая, всего двадцать четыре тысячи с чем-то бомб… — пробормотал мужчина. — Выходит, между Марсом и Землей протянется солидный радиоактивный след?

— Что вы, термоядерные заряды вообще очень чистые, — вступился Орфу.

— Какого они размера? — спросил Хокенберри.

В машинном отделении сделалось как-то жарковато. Подбородок, верхняя губа и лоб ученого покрылись каплями пота.

— Поднимемся на этаж, — предложил Манмут, ведя собеседника вверх по спиральной лестнице, настолько широкой, что даже Орфу без труда шагал рядом с ними. — Это проще показать.

Новое помещение — примерно ста пятидесяти футов в диаметре и семидесяти пяти в высоту, как бегло оценил схолиаст, — почти целиком заполняли стойки с металлическими лотками, конвейерные ленты, храповые цепи и желоба. Европеец нажал ужасно большую красную кнопку. Ленты, цепи, сортирующие устройства зажужжали, задвигались, перемещая сотни, а то и тысячи крохотных серебристых контейнеров, которые напомнили гостю банки из-под известного прохладительного напитка, только без наклеек.

— Мы внутри автомата «Колы»? — неловко пошутил Хокенберри, стараясь заглушить собственное чувство тупой обреченности.

— Компания «Кока-Кола», Атланта, штат Джорджия, приблизительно тысяча девятьсот пятьдесят девятый год, — пророкотал иониец. — Дизайн и схемы скопированы с одного из заводов по розливу.

— То есть бросаешь четвертак и получаешь баночку, — выдавил из себя Хокенберри. — Разве что без газировки, а с термоядерной бомбой в сорок пять килотонн, которые взрываются за хвостом корабля. И так тысячи раз.

— Правильно, — согласился Манмут.

— Не совсем, — поправил его иониец. — Помните, речь о конструкции пятьдесят девятого года. Так что кидать нужно не четвертак, а десять центов.

И краб раскатисто рассмеялся, пока серебристые банки на конвейерных лентах не задребезжали ему в унисон.

Шершень уже летел навстречу медленно растущему диску Марса, когда схолиаст промолвил, обращаясь к единственному соседу, маленькому европейцу:

— Забыл спросить… Оно как-нибудь называется, ваше судно?

— Да, — ответил Манмут. — Кое-кто решил, что имя ему не помешает. Сначала хотели окрестить «Орионом»…

— Почему? — полюбопытствовал мужчина, следя через иллюминатор, как за кормой стремительно исчезает Фобос вместе с кратером Стикни и гигантской космической посудиной.

— Так именовался проект корабля на бомбовом ходу, созданный земными учеными в середине двадцатого столетия. Однако в конце концов первичный интегратор и начальник над всей экспедицией принял вариант, который предложили мы с Орфу.

— И какой же? — Хокенберри плотнее вжался в силовое кресло: летательный аппарат с ревом и шипением ввинчивался в марсианскую атмосферу.

— «Королева Мэб», — сказал моравек.

— «Ромео и Джульетта», — кивнул собеседник. — Это было твое предложение, угадал? Ты ведь у нас любитель Шекспира.

— Как ни странно, не мое, а моего друга, — откликнулся европеец.

Ворвавшись в атмосферные слои, они летели над вулканами Фарсиды по направлению к Олимпу, Брано-Дыре и Трое.

— А при чем тут корабль?

Манмут покачал головой.

— Орфу не стал ничего объяснять. Лишь процитировал Астигу-Че и прочим отрывок из пьесы.

— Какой именно?

— Вот этот:

Меркуцио:

Да здесь не обошлось без колдовства! Ты встретил королеву Мэб в ночи…

Ромео:

Кого я встретил?

Меркуцио:

Слушай и молчи. Повелевает снами эта фея И малышей пугает в колыбели. Величиной с колечко из агата, Что раньше лорды на руках носили, По лицам спящих ведьмою крылатой Она кружится в вихре лунной пыли. Карета Мэб надежна и легка, И движется на лапках паука; Прозрачный верх — из крыльев саранчи, Поводья — бледнолунные лучи, В тугую плеть закручены ветра У кучера в обличье комара. Он ростом вдвое меньше тех червей, Что водятся в ногтях у сонных швей. Пчела и белка — добрые подруги, Прозрачных фей доверчивые слуги, Для ведьмы изготовили карету — С тех давних пор она кружит по свету. Как призрак, Мэб проносится по сердцу Влюбленного — и вновь оно тоскует, По лысине придворного холуя — И вот ему уж снится, что он герцог, По пальцам судей, дремлющих о взятках, По юным губкам, ждущим поцелуя, — За то, что эти губы слишком сладки, Их злая Мэб покроет лихорадкой… [45]

45

Перев. Е. Савич.

— …И так далее, и тому подобное, — закончил европеец.

— И так далее, и тому подобное, — повторил доктор филологии.

Населенный богами Олимп заполнял собою все носовые иллюминаторы. По словам Манмута, вулкан поднимался над уровнем марсианского моря всего лишь на шестьдесят девять тысяч восемьсот сорок один фут — во дни Хокенберри его считали на пятнадцать тысяч футов выше. И все-таки… «Этого более чем достаточно», — усмехнулся про себя схолиаст.

А там, на вершине — заросшей травою вершине, — под мерцающей эгидой, поверхность которой переливалась под лучами утреннего солнца, находились живые существа. И не просто живые — боги. Те самые боги. Воевали, дышали, сражались, плели интриги, сходились друг с другом, не так уж сильно отличаясь от людей, знакомых бывшему преподавателю по прошлой жизни.

И вдруг тяжелые тучи уныния, месяцами клубившиеся над головой Хокенберри, начали рассеиваться, в точности как длинные полосы белых облаков, отлетающие к югу от вершины Олимпа на крыльях северного ветра, что сорвался с моря Фетиды. В этот миг доктор классической филологии проникся чистой, простой и полной радостью бытия. Отправится он в экспедицию или нет, прямо сейчас Хокенберри ни за что не поменялся бы местами ни с кем на свете, какое бы время и мир ему ни предложили.

Манмут резко вырулил шершня к востоку от Олимпа, в сторону Брано-Дыры и Трои.