Троя
Шрифт:
Один раз веревка скользнула по крепежному костылю, и сердце подпрыгнуло к самому горлу. Большая половина пути была уже позади; свалиться вниз означало сломать себе ногу или руку и корчиться на шипящем, дымящемся дне кратера в ожидании смерти.
Но костыль выдержал. С минуту Даэман висел без движения, на виду у всех калибано. Должно быть, эти твари дюжинами толпились внизу и хищно тянули к нему чешуйчатые лапы. Мужчина не стал опускать глаза.
«Еще чуть-чуть». Выбросить натруженную, трясущуюся руку над головой, обернуть бечеву вокруг запястья, подтянуться, ища ногами опору. И снова. И снова. Никаких передышек. И еще.
В конце концов
Оказалось, Даэман висел под самым балконом, в каком-то футе от ледяного навеса.
Последним невероятным рывком мужчина подбросил тело кверху, перемахнул через край и распластался на животе.
«Только бы не стошнило… Только бы не стошнило!» Что лучше — подавиться собственной рвотой или сорвать респиратор и потерять сознание от ядовитых паров? Умри Даэман сейчас и здесь — и никто даже не узнает, что ему удалось вскарабкаться по восьмидесяти… даже нет, девяностофутовой веревке — это ему-то, пухлому сынишке Марины, который был не способен отжаться от пола.
Прошло время, мужчина полностью опомнился и заставил себя пошевелиться. Первым делом он удостоверился, что арбалет заряжен и снят с предохранителя. Проверил яйцо: оно ярче и чаще пульсировало белыми вспышками, но все-таки уцелело. Закрепил на поясе ледорубы и смотал веревку. Странно, до чего тяжелой она вдруг показалась.
А потом Даэман заблудился в туннелях. Когда он впервые полез в холодную синюю нору, на улице еще только смеркалось, и прощальные отблески дня пробивались кое-где сквозь лед, однако теперь воцарилась кромешная темнота, лишь янтарные электрические разряды пробегали по всей поверхности голубого вещества, которое мужчина уже с уверенностью считал органическим, некой таинственной частью самого Сетебоса.
По дороге сюда сын Марины крепил у каждой развилки ярко-желтую метку. Одну из них он, видимо, пропустил, так как вдруг угодил в незнакомые коридоры. Вместо того чтобы повернуть обратно — в тоннеле негде было развернуться, а пятиться, словно рак, Даэман попросту не рискнул бы, — он выбрал нору, которая, казалось, вела наверх, и продолжал ползти.
Два раза — наткнувшись на тупик и крутую отвесную шахту — мужчине все же пришлось возвращаться. Наконец туннель понемногу пошел кверху, расширился, и кузен Ады, к бесконечному своему облегчению, уже во весь рост зашагал по плавному ледяному склону с арбалетом наперевес.
Внезапно Даэман оцепенел, пытаясь затаить испуганное дыхание.
Менее чем в десяти футах перед ним темнела развилка, в тридцати футах за спиной осталась другая, и вот из одной, а может, сразу из обеих послышался скрежет и поскрипывание.
«Калибано». Мужчине почудилось, будто бы холод ледяного коридора все-таки проник под его термокожу. Но тут путешественника пробил еще больший озноб. «…Или рука Сетебоса».
Это была рука. Ладонь толщиною с тело Даэмана и намного длиннее его ползла вперед, подтягиваясь на острых десятидюймовых когтях, выскальзывающих из серой плоти подобно стальным кинжалам, и черных волокнах, которые накрепко впивались в лед. Мерзкая конечность вынырнула из коридора, куда мужчина еще не входил, и замерла. Края ротового отверстия посередине ладони то раздувались, то вновь опадали.
«Меня ищет, — окончательно задохнулся сын Марины. — Тепло, наверное, почуяла».
Его
так и подмывало вскинуть арбалет, но… Главное — не делать никаких движений. Теперь все зависело от истрепанного термокостюма: если тот излучает хотя бы крохотную толику тепла, рука настигнет жертву за тысячную долю секунды. Даэман пригнулся к полу — не от страха, просто хотел как-то скрыть испарения, которые могли просочиться сквозь респиратор.Послышался жуткий скрежет. Мужчина вскинул голову: рука углубилась в правый туннель. Теперь извивающийся мясистый стебель заполнил собой почти всю развилку.
«Провалиться мне на месте, если поверну назад», — решил собиратель бабочек и двинулся вперед как можно тише.
Примерно сто ярдов склизкой плоти проползли мимо и, по всей видимости, щупальце не собиралось останавливаться. Даэман уже не мог выносить мерзкий скрип когтей по шершавому льду.
«Что, если она опишет круг и вернется сюда, за мной?»
— Внимайте! О, белый всполох — дерево трещит, — и вот, вот, вот, вот, вот, Он мечет гром! Глупец поддастся! Ниц, говорю! Падем пред ним, возлюбим Сетебоса!
Дальнее расстояние и стены коридоров слегка заглушали Калибаний шепот, ползущий со всех сторон.
До щупальца оставалось несколько дюймов. Мужчина прикинул, какие у него возможности.
Между верхней точкой бесконечного скользящего стебля и потолком шестифутовой норы оставался зазор — около трех футов. С другой стороны, не зря же Даэман проделал весь этот путь; туннель постепенно расширялся и вел на поверхность. К тому же путешественник уже ощущал сквозь термокостюм дуновение свежего воздуха. Вполне вероятно, до выхода на свободу оставались какие-то сотни футов.
«Как же незаметно перебраться через руку?»
Использовать ледорубы? Пустая затея. Ему не проползти шесть футов по потолку, вися вниз головой, точно муха. Поворачивать обратно? Вспомнив о долгих часах (так ему показалось), проведенных в сумрачном лабиринте, сын Марины отбросил и эту мысль.
«А может, она скоро кончится?» Надо же, какая чушь лезет в усталую голову! Ведь на другом конце щупальца — сам Сетебос, похожий на каракатицу мозг, оставшийся далеко позади в сердце кратера.
«Похоже, он вознамерился пропихнуть свои когтистые лапы в каждую нору. Не меня ли выслеживает?!»
Мужчина отстраненно отметил про себя, что чистый панический ужас на вкус отдает кровью. Потом до него дошло: щека прокушена от волнения, рот и в самом деле полон солоноватой жидкости. Однако еще не наступило время снимать респиратор, и вместо того, чтобы сплюнуть, Даэман сделал судорожный глоток.
«Ну и хрен с ним».
Удостоверившись, что самострел поставлен на предохранитель, путешественник перебросил увесистое оружие через скользящую массу мерцающей серой плоти. Арбалет пролетел в нескольких дюймах над мясистым стеблем и со стуком упал на пол туннеля по ту сторону щупальца.
А вот с рюкзаком и яйцом пришлось повозиться.
«Я его точно разобью. Всмятку. Мутная искрящаяся жижа (сейчас оно горит ярче, наверняка ярче) выльется наружу, и тут же появится рука, сначала помельче и порозовее, она разинет рот и примется визжать, визжать, толстая и серая вернется на крик или же вынырнет позади, схватит меня…»
— Чтоб тебя разорвало! — вслух выругался мужчина.
Плевать на шум. Даэман возненавидел себя за малодушие, ибо чьи это были мысли, как не презренного жалкого труса? Пухлый маменькин сынок, способный разве что соблазнять девиц и заниматься ловлей бабочек!