Троя

В прошлом году, каких-то девять месяцев назад, все рухнуло к чертям собачьим, и даже история, описанная Гомером, вылетела из предначертанной колеи. Чего только не случилось с тех пор: последовала страшная смута, Ахилл и Гектор заключили союз (а это равноценно мирному договору между греками и троянцами) и двинулись войной на богов, посыпались новые беды, предательства, сомкнулась последняя Брано-Дыра, соединявшая древнюю Трою с нынешним Марсом, и моравеки спешно покинули Землю Илиона. Ахилл бесследно исчез — остался по другую сторону Браны, на далекой-далекой Красной планете будущего, кровопролитная осада возобновилась, Громовержец куда-то пропал, и в его отсутствие боги с богинями спустились повоевать на стороне своих любимчиков. Какое-то время казалось, что рати Агамемнона и Менелая вот-вот возьмут верх. Город был почти уже в руках Диомеда. Но тут Гектор нарушил свое скорбное уединение… Любопытно, как это напоминает поведение Ахиллеса из гомеровской «Илиады», праздно сидевшего долгое время в шатрах… Короче, сын Приама взял и прикончил на поединке Тидида, которого все считали неуязвимым.

На следующий день, как мне рассказали, Гектор одолел Аякса — Большого Аякса, Великого Аякса, предводителя саламитов. Поверженный, по словам Елены, молил о пощаде, но был без жалости заколот победителем. Менелай — это бывший супруг похищенной красавицы, зачинщик проклятой войны, — пал в тот же самый день со стрелой в голове.

Затем, как мне сотни раз доводилось видеть за десять лет усердных наблюдений, инициативу перехватила противная сторона. Взбешенные Гера с Афиной и прочие бессмертные покровители бросили аргивян в ответное наступление, Посейдон взялся с ревом сокрушать городские здания, и Гектор со своими людьми вынужден был отступить обратно за стены Трои. Говорят, при этом он вынес на плечах своего тяжело раненного брата, отважного Деифоба.

Однако два дня назад, когда Илиону опять грозило падение, когда разъяренные ахейцы во главе с наиболее могущественными, свирепыми олимпийцами — Афиной, Герой, Посейдоном и всей их братией — теснили осажденных, выступавших под защитой сребролукого Аполлона, вдруг неизвестно откуда вернулся Зевс.

По словам Елены, Громовержец поразил свою вероломную супругу молнией, сбросил Колебателя Земли в адскую бездну Тартара, а прочим бессмертным велел немедленно убираться назад, на Олимп. И будто бы некогда страшные боги — многие десятки богов, облаченных в сияющие золотые доспехи, — прямо на летучих колесницах послушно телепортировались на вулкан, как нашкодившие детишки в ожидании отцовской трепки.

Тут уже греки получили коленом под зад. Тучегонитель, чья голова, по рассказам красавицы, вздымалась выше кучевых облаков, принялся убивать аргивян точно мух, загнал остаток обратно к черным судам, а сами корабли спалил разящими перунами. Елена говорит, Повелитель бессмертных вызвал гигантскую волну, которая и потопила обугленные обломки. После этого Зевс пропал и более уже не являлся.

Две недели спустя, когда обе стороны сожгли на кострах тысячи павших героев и соблюли девятидневный погребальный ритуал, Гектор возглавил успешное контрнаступление, и греков отбросили еще дальше. Из верной сотни тысяч с лишним аргивян уцелела примерно треть; правда, большинство страдает от ран и подавлено. Морской путь к отступлению отрезан — флот уничтожен, а дровосекам никак не добраться до лесистых склонов Иды, чтобы сладить новые корабли, но данайцы сделали все, что могли: выкопали глубокие рвы, набросали земляные валы, соединили оборонительные линии траншеями, возвели песочные бермы, [91] поставив дальноразящих лучников и меднощитных копьеборцев на крепкой стене, оградившей этот полукруг смерти. Вот он, последний оплот ахейцев.

91

Берма — уступ на откосе высокой насыпи, канала, устраиваемый, чтобы придать откосу большую устойчивость и защитить его от размыва.

Нынче третье утро моего пребывания здесь. Я нахожусь в греческом лагере, внутри обрамленной стенами и окопами арки чуть менее мили в поперечнике, где сгрудились тридцать тысяч злополучных аргивян, обратив спины к морю и догорающим остовам собственных кораблей.

У Гектора все преимущества. Людей у него в четыре раза больше, их боевой дух высок, они гораздо лучше питаются: у греков сводит животы при одном лишь запахе свиного и бараньего мяса, которое жарится на вертелах в троянском лагере. Поначалу Елена и царь Приам не сомневались: противнику не продержаться и одного дня. Они не учли того, что отчаяние делает человека храбрым, и ахейцы, которым нечего было терять, защищались, точно загнанные в угол крысы. Тем более на их стороне оказалась довольно короткая линия обороны и надежные укрепления. Впрочем, это ненадолго. Еда на исходе, запасы воды своевременно не пополняются, поскольку троянцы запрудили реку в миле от побережья, и в антисанитарных условиях перенаселенного стана уже начинает расползаться брюшной тиф.

Что касается Агамемнона, он не принимает участия в битвах. Сын Атрея, царь Микен и главнокомандующий этих некогда великих вооруженных сил вот уже третий день скрывается в шатре. Елена докладывала, будто бы державный Атрид получил рану во время общего отступления, но, как я слышал от полководцев и охраны, у него всего лишь сломано левое предплечье, ничего серьезного. Похоже, сильнее всего пострадал боевой настрой предводителя. Великий царь (и немезис Ахилла) не сумел отбить своего погибшего брата, когда тот получил стрелу в глаз, и в то время как Диомеда, Большого Аякса и прочих павших героев предали сожжению со всеми подобающими почестями, тело умерщвленного Менелая влачилось за колесницей Гектора вокруг ликующих стен Илиона. Это унижение стало последней соломинкой, сломившей хребет надменного владыки. Вместо того чтобы в ярости выйти на бой, он погряз в пучине уныния, отринув надежду.

С другой стороны, греки не очень-то и нуждаются в его указаниях, чтобы драться за свои жизни. Командный состав потерпел существенный урон: Большой Аякс, Диомед и Менелай мертвы, а Одиссей с Ахиллесом исчезли по ту сторону сомкнувшейся Браны, так что последние два дня оборону возглавляет словоохотливый Нестор. Некогда весьма уважаемый воин вернул себе прежний почет — хотя бы в тающих рядах соотечественников. На своей запряженной четверкой коней колеснице он появлялся там, где греки собирались дать слабину, побуждал строителей восстанавливать порушенный частокол, укреплять внутренние окопы песочными бермами, по ночам отсылал мужчин и юношей воровать у троянцев драгоценную воду, а главное — постоянно всех ободрял, убеждал не терять присутствия духа. Сыновья сладкоречивого витии, Фразимед и Антилох, не слишком отличившиеся в первую декаду войны, а также за короткий период сражений с богами, последние пару дней сражаются словно львы. Только вчера Фразимед был ранен дважды: копьем и стрелой в плечо, но продолжал бороться и даже отразил со своими пилийцами вражеское наступление, грозившее разрезать полукруг еще на две части.

На востоке поднимается солнце третьего утра — вероятно, последнего, потому что бывшие осажденные всю ночь совершали какие-то перемещения, подтягивали пехоту и колесницы, собирали различные приспособления для преодоления траншей, и прямо сейчас их относительно свежие силы подступают к оборонительному периметру.

Я принес магнитофон в стан Агамемнона, так как Нестор собрал уцелевших полководцев на важный совет — по крайней мере тех, кого смог отозвать с боевых позиций. Кажется, утомленные, грязные герои не замечают моего присутствия — или скорее мирятся с ним, поскольку за время нашей восьмимесячной битвы с богами неоднократно видели меня в обществе Ахиллеса. Ну а маленький приборчик в моей руке и вовсе никого не интересует.

Даже не знаю, для кого мне так необходимо старательно наблюдать и записывать свои наблюдения. Не являться же с отчетом на холмистый Олимп, к одной из муз, что хотела убить меня! Думаю, я — последний, кого там встретят с распростертыми объятиями. Значит, сейчас Томас Хокенберри действует как истинный схолиаст, а не беглый раб, в которого некогда был обращен. И пусть научная работа осталась в прошлом, но я еще могу послужить военным корреспондентом в эти решающие часы, когда на моих глазах рушится последний оплот ахейцев и близится к закату героическая эпоха.

Нестор: Какие вести? Что скажете про нынешний день, удержат ли ваши ратники оборону?

Идоменей (командующий критским контингентом. В последний раз, когда мы виделись, он поразил ударом копья амазонку Бремузу. Считанные мгновения спустя Брана захлопнулась. Идоменей покинул Ахилла одним из последних): У меня худые вести, о благородный Нестор. На место всякого врага, умерщвленного нами прошлого и третьего дня, сегодня восстали трое. Неприятель готовит орудия против наших рвов и копья для наступления, и лучники непрестанно прибывают в неисчислимом количестве. Нынче решается наша судьба.

Малый Аякс (впервые вижу вождя локров сколь хмурым и злым. Что ни говори, а несмотря на явное несходство между ними, прославленные Эанты — Аяксы — были неразлучны, как родные братья. Лицо говорящего, изборожденное морщинами, покрытое кровью и грязью, напоминает маску театра Кабуки): Нестор, сын Нелея, герой сих черных дней! Мои славные локры сдерживали врага чуть ли не ночь напролет, ибо воины Деифоба всеми силами тщились разбить нас на северном фланге. Мы отражали супостата, покуда бурные волны широкого Геллеспонта не заалели от крови. Наши защитные рвы по десять футов глубиной заполняются мертвецами с обеих сторон, и недалек тот час, когда троянцы беспрепятственно пройдут через них, шагая по хладным телам. Каждый третий в наших рядах уже нашел свою гибель, остальных истомила свирепая сеча.