Троянский конь
Шрифт:
— А мне нас…ь, — лениво отозвался тот. — Я себя и за забором неплохо чувствую. Сперва завалю кое-кого, а потом уж зароюсь в ил.
Козельцев задумался. Ему не понравилось, как вел себя Смольный. Если его арестуют, возникнет слишком много вопросов.
— Как знаешь… Мне заплатили за то, чтобы я тебя вытащил из СИЗО и доставил на место. А уж как ты там будешь…
Смольный затянулся, посмотрел на Владимира Андреевича, хмыкнул:
— Как тебя звать, урюк?
— Козельцев. Владимир Андреевич, — ответил тот, стараясь не обращать внимания на «урюка».
— Знаешь, Вова, если я снова попадусь,
Козельцев тяжело переваривал услышанное. Он, конечно, не ожидал слов благодарности, оваций и огромных букетов, но и подобного поворота событий не ожидал тоже.
Владимир Андреевич давно привык к тому, что он — неприкасаемый. С ним никто ничего не может сделать. И вот нарвался на обычную шпану, которой было совершенно наплевать на чины и ранги. Не то чтобы Козельцев очень боялся огласки, покровители у него серьезные, помогут, но все-таки…
Козельцев боялся признаться даже самому себе в том, что покровители вполне могут решить проблему куда более радикальным способом. В их кругу это запросто — вышел человек за хлебушком вечерком и сгинул. Официальное заявление Генпрокуратура возьмет под свой, как всегда, неусыпный контроль, свидетели есть, свидетелей уже нет, подозреваемые есть, подозреваемых уже нет… И так до тех пор, пока все не забудут о том, что жил когда-то на свете некий Владимир Андреевич Козельцев…
А Смольный с удовольствием наблюдал за растерянным лицом посредника. Ему нравилось бить людей по морде. Правда. Приятно. Сунул такому вот сычу болотному в грызло и смотри, получай удовольствие.
— Что вы от меня-то хотите, я не понимаю? — нервно поинтересовался Козельцев.
— Для начала сними мне квартиру. У тебя проблем не возникнет. Ксива твоя в порядке, прописка, печати, штампы. Мне, понятно, тоже сдадут, но менты об этом узнают через час.
— Тебе уже сняли квартиру. Братва твоя.
— Она не годится.
— Почему?
— Слишком много народу про нее знает.
— Ладно. Квартира — это все? — спросил Козельцев.
— Есть два человека, растяжно заявил Смольный, прикуривая вторую сигарету. — Папа с сыном. Мало фамилия. Кроха и Дима, младшенький его. Должок за ними, крысами, реальный висит. Они меня в прошлом году конкретно развели и ментам слили как фраера дешевого. Из-за них я на нары угодил. Поможешь мне с ними разобраться, потом разбежимся в разные стороны. Я тебя никогда не видел, ты — меня. Понятно?
— И в чем же будет заключаться помощь?
— Ты, я смотрю, мужчина реальный. Завязки у тебя нужные есть. Через пару дней мои пацаны вызовут «папу» на стрелку, а информацию сольют в ментовку. Менты «папу» примут, а ты организуешь нам прикрытие конкретное. Не наше. Чисто московское. Чтобы он на нарах неделю висел как минимум. Оголец один останется. Ты мне его под выстрел выведешь. — Смольный уставился в одну точку на лобовом стекле «Мерседеса». Глаза его стали неподвижными, стеклянными. Козельцев даже испугался. — Насчет всего остального — не твои проблемы. Ну? — Смольный усмехнулся. — Че киксуешь-то, Вова? Не дрейфь. Ты чисто не при делах останешься. После того
как я огольца замочу, надо будет сделать так, чтобы «папа» на волю вышел. А он уж сам нарвется. Эта крыса за огольца кому хочешь глотку порвет. Мы его на этом и выкупим.— Не пойдет, — покачал головой Козельцев. — Во-первых, я не стану этим заниматься. Слишком велик риск…
— А кто тебя спрашивает? — усмехнулся Смольный. Верхняя губа его приподнялась, и лицо стало напоминать оскаленную волчью морду. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Или вези меня обратно. Но тогда жди больших неприятностей. Мои пацаны тебя достанут. Не такая уж ты крутая птица. Не президент какой-нибудь. Грохнуть тебя — проблем нет. К тому же я не просто так тебе предлагаю работать, а за конкретные бабки. Пять «лимонов». Наличными. И никакого риска.
— Ты платишь?
— Рыло треснет у тебя реально, — Смольный цыкнул зубом. — Моя структура тебе уже заплатила. Теперь пусть оголец платит. У меня на него конкретная зацепа есть. Ты ее отработаешь, получишь свои лаве и отвалишь в сторону. Ну что?
— Ты сперва все объясни по-людски. Если я пойму, что риска нет, то… тогда поговорим.
— Короче, слушай сюда…
Над открытой бетонной площадкой висела жара. Завидная даже для середины лета. От плит поднималось дрожащее марево.
Налетавшие то и дело порывы ветра гнали по площадке облака сероватой цементной пыли. Ее наносило с цементного комбината, что раскинулся совсем неподалеку. Даже здесь был слышен лязг транспортеров-погрузчиков, хлопки заслонок, рев мощных двигателей «МАЗов». Посреди площадки, сунув руки в карманы белого плаща-пыльника, стоял мальчишка лет двадцати. Ветер раздувал полы плаща, трепал его волосы, но он смотрел за лес, на пустынную пока еще дорогу.
За спиной мальчишки полукольцом выстроились четыре роскошные иномарки, рядом с которыми сгрудились пехотинцы. Здоровенные бугаи, одетые преимущественно в черное. Черные брюки, кожаные куртки, черные рубашки. На шеях, как положено, золотые цепи, на запястьях золотые же браслеты. В руках — у кого помповый «ремингтон», у кого пистолет. У пары — импортные «хеклеры».
— Дим! — окликнул мальчишку один из боевиков. — Ты сразу падай. Мы этих гадов враз положим.
— Спасибо, Боксер, — кивнул мальчишка, не оборачиваясь. — Буду иметь в виду.
Лицо Димы оставалось спокойным, хотя и сосредоточенным. Ровно до тех пор, пока не появились те, кого они ждали. Заклубилась дорожная пыль. На площадку вкатились четыре иномарки, выстроились, тоже полукольцом, напротив. Захлопали дверцы. Выбравшиеся из автомобилей братки держали в руках оружие — помповики, пистолеты, автоматы. Их главарь оглядел мальчишку и его пехотинцев, улыбнулся торжествующе.
— Ты попал, Дима! — крикнул он, выхватывая из кармана пистолет.
— Нет, это ты попал.
Мальчишка не стал вытаскивать оружие. Выстрелил прямо через плащ. На белой ткани образовалось коричневое пятно. Пуля смачно вошла в грудь главаря, выбив из спины облачко бурых брызг и кусков рубашки. Человека откинуло на ближайшую иномарку. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев, перевернулся в воздухе и упал в пыль. Главарь опрокинулся на капот, сполз на бетон, оставив на светлой эмали жирную темную полосу.