Троянский конь

Дирекция музея делала ставку не на замки, а на сигнализацию. Довольно наивно с ее стороны. Любой мало-мальски разбирающийся в системах безопасности человек мог с достаточной долей уверенности сказать, какие именно типы сигнализации установлены на двери. Григорьев определил это путем простого визуального осмотра. Помимо обычной, весьма распространенной сигнализации, реагирующей на вибрацию, имелась еще одна линия. Два контакта — один на дверном косяке, второй на внутреннем ребре створки. Тревожный сигнал включался, если между пластинами образовывался зазор в пару миллиметров. Простенько и со вкусом. Никаких тебе сложных датчиков, контролирующей электроники, ничего. Только контакты и провода. Простота данного типа сигнализации имела один несомненный плюс. В линию нельзя было вторгнуться извне, а значит, вероятность несанкционированного отключения сводилась к нулю. Чтобы отключить сигнализацию, нужно было проникнуть в здание, но, стоило приоткрыть дверь, контакты размыкались и в комнате охраны раздавался истошно-пронзительный визг зуммера. Не использовать же стенобитные орудия? Оно, конечно, эффектно, но уж больно шумно.

Девушка отступила в тень ниши. Алексей Алексеевич же взглянул на часы. До назначенного времени оставалось чуть меньше полутора минут. Нормально, вполне укладывался. Григорьев тоже отошел в тень. Видимый участок набережной был пуст, но осторожность еще никому не мешала. Он то и дело посматривал на наручные швейцарские часы. Губы Алексея Алексеевича шевелились, вторя бегу времени. Пять, четыре, три…

— …Два, один… Давай, — прошептала совсем рядом девушка.

Из укрепленного на запястье чехла Григорьев достал нужную отмычку. В эту секунду за рекой, на крепостной стене, гулко ударила пушка. Мощный басовитый звук выстрела покатился над городом, теряясь в крышах. Динамическая волна, достигнув музея, тряхнула стекла в окнах.

Григорьев знал: в этот момент в помещении охраны разом сработала сигнализация. Замигали на пультах многочисленные лампочки, указывая на участок проникновения. Охранник-оператор, недовольно морщась, потянулся к тумблерам. Дежурная смена приготовилась к обязательному в таких случаях обходу.

Алексей Алексеевич сунул отмычку в замочную скважину. Сердце его билось ровно и спокойно.

Секунду спустя щелкнул, отходя, стальной язычок. Первой в музей проскользнула девушка, Григорьев просочился в полумрак служебного входа следом за ней, прикрыл за собой дверь. Его расчет строился на том, что в многочисленном мигании сигнальных индикаторов никто не обратит внимания на короткую вспышку. Но, даже если и обратят, ничего страшного. Проверят дверь, убедятся, что она закрыта, и успокоятся. Даже самая совершенная электроника дает сбои. Проблема охранной системы музея заключалась в том, что отключить, а затем и включить все датчики разом было невозможно. Сделано это было во избежание все того же проникновения. В противном случае Алексею Алексеевичу пришлось бы придумывать другой план. Сейчас оператор выключал тумблеры, а затем включал их вновь, убеждаясь, что индикаторы погасли.

С извечной проблемой пушечных залпов можно было справиться довольно банальным сдособом — понизить порог чувствительности датчиков. Но администрация и местное УВД, отвечающие за порядок в музее, не желали брать на себя ответственность за экспонаты, среди которых, надо заметить, попадались весьма и весьма ценные. Таких, конечно, здесь было немного — город не столичного масштаба, — но они были. Например, «Спящая Даная» Рембрандта.

Алексей Алексеевич запер за собой замок, взбежал по короткой лестнице и оказался в основном зале. Девушка следовала за ним словно привязанная.

«Черт побери, талантливая ученица, ничего не скажешь», — подумал Григорьев.

Комната охраны располагалась в правом крыле музея. Служебный вход — в левом. У них оставался приличный запас времени. Григорьев и его спутница миновали два первых зала и вошли в третий. Именно здесь и была выставлена нужная картина. Алексей Алексеевич заранее присмотрел портьеру, за которой они смогут спрятаться. Портьера закрывала дверь, ведущую в следующий зал. Ее плюсом было то, что рядом не имелось окон. Минусом — охрана пройдет на расстоянии шага. Рискованно? Конечно. Но какая же кража обходится без риска?

Алексей Алексеевич отодвинул портьеру, и девушка послушно нырнула в пыльную духоту тяжелых бархатных складок. Григорьев шагнул следом. Пыль была благородной, музейной. Но чихать от этого хотелось не меньше.

В соседнем зале послышались шаги. Раскатисто-громкие, уверенные. Алексей Алексеевич усмехнулся. При такой поступи охранников любому, даже самому неподготовленному вору не составило бы труда сыграть с двумя музейными «гвардейцами» в «кошки-мышки». На расстоянии вытянутой руки открылась дверь. Один из охранников уверенно отодвинул портьеру, едва не коснувшись плеча Григорьева внушительной ладонью. В зале включили свет. Желтые «перья» легли на крашеную дверь. Алексей Алексеевич покосился на них.

— А она чего? — громко и весело спросили совсем рядом.

— А она говорит: «Уходи, муж сейчас придет».

— А ты?

— А я говорю: «Лапуля, мне твой муж до п…».

Голоса удалились. Тяжелая портьера сделала их плоскими и бесцветными. Через пару секунд до слуха Григорьева донесся дружный жеребячий хохот. Видимо, муж все-таки пришел. Охранники осмотрели окна, убеждаясь в целости стекол, а заодно и надежности сигнализации. Затем свет погас. Голоса оборвались разом, словно кто-то поразил стражей немотой.

«Глупо, — подумал Григорьев. — Глупо платить копейки людям, охраняющим десятки, если не сотни миллионов долларов. На копейки они и охраняют».

Алексей Алексеевич выждал секунд пятнадцать и осторожно отодвинул портьеру. Все спокойно. Дедовский способ, а сработал безотказно.

— Ушли? — завозившись под портьерой, спросила шепотом девушка.

— Да. Можешь выходить.

Григорьев достал из кармана плаща фонарик-ручку. Нажал кнопку. Узкий, но сильный луч света выхватил из мрака ближайший экспонат — каменную купальщицу. Метнулся по наборному паркету, по стенам. Алексей Алексеевич хорошо помнил, где висит нужная ему картина. В правом дальнем углу, если стоять лицом к окнам. Так и есть. Григорьев остановился напротив картины и несколько секунд восхищенно смотрел на нее, боясь вздохнуть.

— Определенно шедевр, — наконец пробормотал он.

— Ага, — кивнула равнодушно девушка.

Она вообще прохладно относилась к живописи. Григорьев же испытывал почти мистический трепет, стоя перед полотнами старых мастеров. Но сейчас не было времени на умильное созерцание. Алексей Алексеевич расстегнул плащ и пиджак, под которыми обнаружился специальный пояс-инструментарий.

Дальше придется действовать очень быстро, если они хотят уйти с добычей. Григорьев взглянул на часы.

— У нас четыре минуты. Начали.

По его расчетам, именно столько времени требовалось охране, чтобы подняться в самый дальний от лестницы зал третьего этажа.

Алексей Алексеевич подошел к ограждению, за которым громоздилось что-то настолько абстрактное, что навевало определенные сомнения в здравости рассудка автора.

— Как можно было выставить это в одном зале с «Данаей»? — пробормотал Григорьев себе под нос. — Что за варварство! Кто это придумал?

Он знал, КТО это придумал. Директор музея был мужчиной не только предприимчивым, но и компромиссным. За определенную мзду он готов был выставить в своем музее работы «особенно ярких молодых талантов». Вот и маячили повсюду бездарно-аляповатые поделки новых «мастеров русской школы», которых «лет через десять коллекционеры и… э-э-э-э… подлинные ценители искусства будут с руками рвать». «Как на рынке», — подумал раздраженно Григорьев. Он заставил себя остановиться, перевести дух. Вору нельзя нервничать. Вор должен быть спокойным и выдержанным.

Большую часть информации о музее ему удалось заполучить полгода назад у одного из таких «молодых авторов», сына «главного слуги» из длинного списка местных «слуг народа». Два дня назад он лишь созвонился с юношей и уточнил, не случилось ли каких-либо перемен в распорядке охраны музея. Не случилось.

Приманка была простой и вкусной. Григорьев предложил честолюбивому «молодому автору» свою протекцию, а заодно и спонсорскую помощь в виде страховки. Идея была шаблонной: молодой человек снабжает его необходимой информацией, затем страхует свои «шедевры». Все скопом. Через полгода из музея крадут его «самую главную работу». История получает огласку. «Молодой автор» — рекламу и страховку. Григорьев — гонорар. К сыну «главного слуги» милиция не рискнет подойти ближе чем на сто шагов. Да и не с чего. Не тот шедевр, чтобы органы стали очень уж старательно рыть носом землю. Аплодисменты, занавес!