Тройная игра
Шрифт:
— А ты, значит, решил меня спасти? Вот оно что! Ну, блин, благодарствую!
— Тебя? Спасти? — искренне озадачился Кент. — Ну если честно, ты мне вовсе по барабану, у меня свой интерес. И вообще, давай-ка мы с тобой лучше завтра обо всем переговорим, а? А то ты еще, чего доброго, начнешь спрашивать, откуда в твоих говновозах наркотики взялись… а это сейчас совсем ни к чему… А так я к тебе с утра подъеду и обо всем перетолкуем, лады? Охранников мы твоих не трогали, заперли только, товар весь целый, так что, по-моему, вполне можно разойтись без базара. А если что — я завтра за все и отвечу, а? — Говоря все это, он напряженно следил одним глазом за тем, что делается возле ангаров. И только когда увидел отделившихся от общей массы парней
— Да пошел бы ты! Я ведь и тебе, и Никону все уже сказал, неужели не ясно? А если ты на словах не понял, могу жестами растолковать.
— Но-но, ты не очень-то, — серьезно отреагировал на угрозу Игоря Кирилловича Кент. — Я бы с удовольствием, да только, как видишь, мне сейчас не до тебя.
Сила была, конечно, за ним, братва уже вовсю прислушивалась к их разговору, который от начала до конца шел на повышенных тонах; бригада Кента, конечно, не могла не видеть их напряженных поз, не могла не уловить угрожающих тонов, становившихся все гуще от реплики к реплике.
Видно было, что Кентовы хлопцы уже как бы тяготятся этой непонятной задержкой, что все необходимое они уже сделали и теперь мечтают об одном — отвалить. Некоторые томились кучкой возле ворот, другие по одному исчезали в калитке — видно, шли к своим машинам, занимали заранее места…
— Да кончай ты кукситься-то, — сказал ему Кент. — Я вон с тобой как разоткровенничался — и то ничего. Больно много ты теперь знаешь, Игорь Кириллович, а это, сам понимаешь, нам никак не с руки… Или ты все же опять стыкаться со мной хочешь? Брось, давай до завтра, а? Ты устал, я устал, девочка твоя заждалась… А завтра на спокойную голову, может, до чего и договоримся… Лады?
— Лады, — кивнул ему наконец Игорь Кириллович, снова остро пожалев при этом, что взял с собой Лену. По крайней мере без нее мог бы хоть матом от души выругаться… И потом… потом, не дай бог, у этих идиотов, у Кентовых бандюков, хватит ума и ее записать в ненужные свидетели и приговорить, хотя она ни сном ни духом…
И Кент словно прочел его мысли.
— Ну а уж о том, что про всю эту заваруху тебе тоже лучше помалкивать, — об этом я тебе даже не напоминаю. — Он снова улыбнулся своей нехорошей улыбкой, выдающей в нем убийцу. — И ты ничего не видел, и промокашка твоя, и складские… Ну этим-то мои ребята уже все разъяснили… Так и скажешь, если кто спросит: ничего, мол, не видел, ничего не знаю. Ты — нам, мы — тебе, глядишь, может, и уживемся, а?
Кент многозначительно посмотрел на него и скрылся за воротами. И тут же завелся один мотор, второй, третий, послышался шум отъезжающих машин; минута-другая, и враз вокруг стало тихо, по-ночному безжизненно.
Игорь Кириллович на всякий случай подошел к воротам и выглянул в калитку. За воротами было пусто — как будто вообще ничего не происходило здесь еще минуту назад. Жестом он подозвал к себе бледного как смерть заведующего складом.
— Товар, что с этой партией должен был прийти, весь в наличии?
Тот быстро закивал головой, словно там, внутри, у него было какое-то для этого специальное устройство.
— Точно пока не скажу, но кажется, все на месте, ничего не взяли, Игорь Кириллович. Только пакеты какие-то, но это, мне кажется, явно не наше…
— Если хотите жить — никому об этих пакетах ни слова, поняли?
— П-понял… Они тоже говорили… Что это было, Игорь Кириллович? Что за ужас такой? Ведь они же не милиция, верно? Или я таки ошибся?
— Нет, вы не ошиблись. Они бандиты, которые каким-то образом использовали наши машины для провоза контрабанды. Но с этим надо разбираться всерьез, так, с кондачка, тут ничего не сделаешь. Поэтому еще раз: вы ничего не знаете, а тем более ничего сами
не предпринимаете… Ну там в смысле выяснения подробностей… Никакой, упаси вас боже, самодеятельности. Поняли? — приказал он, возвращаясь к машине.— Да-да-да, — снова, как болванчик, закивал ему вслед заведующий складом.
Долго ехали молча. Рухнуло все очарование этого вечера, испарилось бесследно. «Нет, но какие сволочи! — думал он. — Правдами-неправдами хотят вовлечь меня в свое черное дело!» Но он им не дастся. Поддаться этой братии — значит стать их рабом. Даже если ты будешь на самом верху их воровской иерархии, все равно ты перестанешь быть самому себе хозяином. Он даже ударил в сердцах по баранке.
— Что с вами, Игорь Кириллович? — испуганно спросила Лена.
«Отвезу ее домой. Зачем ее-то втравливать в это дело… хотя она уже и так… Зря я ее с собой потащил… Правильно ведь говорится: меньше знаешь — лучше спишь…»
Лена осторожно тронула его за руку, пытаясь отвлечь от тревожных мыслей, вернуть его себе.
— А чего этот… Баранка… Он на вас наехал, да? ОМОН какой-то, машины…
— Какая Баранка? — не понял Игорь Кириллович.
— Ну Баран, если Баранка не нравится. Это у меня папа всегда так про кое-каких людей говорит. Когда папа сильно ругать не хочет такого, он не придурком, не идиотом обзывает, а говорит: это, мол, Баранка. Папа мой в людях хорошо разбирается, не то что я….
Ни к чему ей было сейчас об этом Игорю Кирилловичу рассказывать, но, вообще-то, от отца она знала много всяких ругательных слов, каких девушке и знать-то не положено: в лексиконе отца какой-нибудь там «пидор гнойный» был даже не ругательством, а так… упражнением для разминки языка перед большим брехаловом. Но, понятное дело, ни о чем об этом она говорить не стала — не дурочка же…
Леночка впервые не попадала домой ночевать вовремя и изо все сил надеялась, что сегодня — точно уже не попадет. Она все это время сидела, как мышка, рассчитывая спрятаться за тонированными стеклами машины, думая только об одном: господи, лишь бы ничего больше не переменилось в его настроении…
И вдруг, словно это заклинание дошло до него, Игорь Кириллович сказал, не глядя на нее, но явно успокаиваясь:
— Все, порядок, две машины, как мы и говорили, здесь разгружать не будем. Завтра прямо с утра пойдут на Сходню…
Это значило, что он не забыл о ее предложении, о ее плане развития фирмы. Но даже и это было сейчас для нее не важно. Важнее всего казалось то, что должно случиться, не может не случиться между ними дальше.
Мельком подумала о родителях, которые конечно же будут волноваться. Если получится — позвонит от Игоря… Кирилловича. А не получится, ну что ж делать… когда-то ведь все равно надо начинать взрослую жизнь, это неизбежно. Пусть отец с матерью привыкают…
Все, что происходило с Леной Извариной в тот вечер, было таким необычным, будто оно происходило вовсе не с нею, а с кем-то еще — может, с какой-то героиней из кино, только не с ней. И эти страшные бандюки, и добрая Кузьминична, и красивый, как принц, Игорь Кириллович… Уж он-то, по мере того как дальше и дальше отдалялось все случившееся на складе, становился все сказочнее и сказочнее и — главное — все заметнее, все сильнее тянулся к ней.
И дом его тоже оказался сказочно красивым, она такие видела только на картинках в глянцевых модных журналах. Огромный, высокий, украшенный причудливыми башенками, весь освещенный, как рождественская елка, он за своим высоким ажурным забором показался ей маленьким государством, самостоятельно существующим внутри того огромного государства, в котором по совпадению жила и она. Этот ажурный забор отгораживал не просто двор — вокруг дома непонятным образом разросся целый парк: между огромными, столетними, растущими какими-то барскими аллеями деревьями пролегали дорожки, выложенные разноцветными каменными плитками, темнели клумбы, на которых, по позднему осеннему времени, уже не было цветов…