«Трубами слав не воспеты...» Малые имажинисты 20-х годов

Так и надо, что рубятся чащи,Если строится ладный дом.Первородное наше счастье —Пропади оно пропадом!

В стихах Полоцкого чувствуется голос настоящего, большого поэта, которому есть что сказать. Ранние его стихи еще несовершенны с точки зрения стихотворной техники, но в них ощущаешь такую силу чувства, что многое прощаешь автору. В коллективном сборнике петроградской группы «Имажинисты» (1925) переехавший к этому времени в столицу Полоцкий, этот «красивый приветливый молодой человек с несколько амбициозной, подчеркнутой речью» (по воспоминаниям А. Палея [7] ) декларировал: «Мы берем на себя ответственность за судьбы русской поэзии на десятилетие вперед». Петроградские имажинисты собирались в 1926 годy издать альманах «Нео6ычайные свидания друзей» и даже сделать его периодическим, изданием. Среди участников были, в числе прочих объявлены еще молодые тогда Хармс и А. Введенский, будущие обэриуты. Так что декларация Полоцкого, пожалуй, не была голословной. Но — не сбылось. «Золотая эпоха» имажинистов кончалась, альманах так и не вышел, наступали иные, страшные временa. Полоцкий стал писать стихотворные книжки для детей (издал более 10 таких книг!), пьесы, в 1926 гoдy выпустил сатирический роман «Черт в Совете непокорных». Дальше — тишина. Что создал поэт в последующие годы — неизвестно. Архив его в Пушкинском доме не разобран и потому закрыт для исследователей, как, впрочем, и десятки других архивов.

7

Палей А.Р. Встречи на длинном пути: воспоминания. М., 1990, с. 81.

Среди петроградских имажинистов назовем еще Владимира Ричиотти (настоящие имя и фамилия Леонид Турутович; 1899–1939), моряка, принимавшего участие в штурме Зимнего дворца, а впоследствии писавшего стихи и книги по истории флота. У Ричиотти любопытны строчки, показывающие, по кому равняли себя петроградские имажинисты:

Пусть Есенина в строках ловят,Ричиотти — не меньший черт.

Утверждение, может быть, излишне категорическое, но имажинистский задор автора похвален.

Особое место в группе занимал Вольф Эрлих (1902–1937), ученик и близкий друг Сергея Есенина. Эрлих встречался с ним в Петрограде, бывал у него в Москве. Именно его Есенин уполномочил наблюдать за изданием в Петрограде своей «Песни о великом походе», его же он просил подыскать квартиру, когда в декабре 1925 года решил переселиться в Петроград, к местным друзьям-имажинистам, которые, по его словам, «не продали шпаги наших клятв и обещаний». Отношение Есенина к Эрлиху проявляется и в строках его письма 1925 года: «Хотелось бы тебя, родной, увидеть, обнять и поговорить о многом… Ежели через 7-10 дней я не приеду, приезжай сам».

B последнее время муссируется версия о том, что Есенин не покончил с собой, а был убит. Версии можно выдвигать любые, вплоть до того, что пьесы Шекспира написал Бернард Шоу, но в гибели Есенина безосновательно обвиняют конкретного человека, поэта Эрлиха, а это уже преступная несправедливость. Не будем говорить о том, что версия убийства совершенно нелогична — в самом деле, зачем же Есенин за день до «убийства» пишет трагическое стихотворение, «До свиданья, друг мой, до свиданья», адресуя его Эрлиху, преданнейшему из друзей, и прощаясь в этих стихах с жизнью, а перед самой смертью просит портье в отеле, где живет, никого к нему не пускать — для удобства убийцы, что ли? Версия убийства зыбкая, но на определенного читателя она производит впечатление..

Ответил будущим клеветникам сам Эрлих, написавший в 1928 году публикуемое ниже глубоко прочувствованное стихотворение, посвященное памяти Есенина («Какой прозрачный, теплый роздых…»). Воспоминания о Есенине собраны Эрлихом в книгу «Право на песнь» (1929). Борис Пастернак, не очень-то жаловавший Есенина при жизни, в письме дал такой отзыв об этих воспоминаниях: «Книга о Есенине написана прекрасно. Большой мир раскрыт так, что не замечаешь, как это сделано, и прямо в него вступаешь и остаешься» (Литературное наследство, т. 93, с. 681). Многие стихи Эрлиха были переизданы в 1963 году в книге «Стихотворения и поэмы». Caмoго же поэта постигла трагическая участь — в 1937 году он был незаконно репрессирован и, очевидно, тогда же расстрелян.

Говоря о «малых имажинистах», нельзя не подчеркнуть: эпоха наложила на них трагическую мету. По-разному расплатились они за грозный подарок небес — поэтический дар: кто жизнью, а кто и молчанием, которое для иных страшнее смерти. Поэтому и звучат в этой подборке голоса тех далеких лет, разные голоса. Имажинисты были верны завету Есенина: «Каждый поэт должен иметь свою рубашку». И действительно, каждый имел свою тему, свою манеру. И каждого покарала та далекая эпоха, в которую читателя ненадолго перенесет эта публикация.

СТИХИ

Вольф Эрлих

Волчья песнь

Белый вечер,Белая дорога,Что-то часто стали сниться мне.Белый вечер,Белая дорога,При широкой голубой луне.Вот идут они поодиночке,Белым пламенем горят клыки.Через пажити,Овраги,КочкиИх ведут седые вожаки.Черный голодВ их кишках гнездится.С черным воемПесни боевойВдаль идут зловещей вереницейЧеловечий шевелить покой.Лишь один отстал от этой стаи…Песнь моя!Ужели это яГрусть свою собачьим теплым лаемЗаношу в надзвездные края?Я ли это —С волей на причале,С песьим сердцем,С волчьей головой?Пойте, трубы гнева и печали!Вейся, клекот лиры боевой!Знаю я,Что в звездном этом гуле.Вновь приди, высокий, страшный год!Первая ж нарезная пуляГрудь мне вырвет,Жизнь мою возьмет.Но когда заряЗарю подыметВ утреннейРозовокосой мгле,Вспомню я простое волчье имя,Что мне дали на моей земле.И, хрипяИ воя без умолку,Кровь свою роняя на бегу,Серебристым,Длинномордым волкомК вражьему престолу пробегу.

* * *

Какой прозрачный, теплый роздыхОт громких дел, от зимних бурь!Мне снится синим самый воздух,Безоблачной — сама лазурь.Я ничего не жду в прошедшем,Грядущего я не ищу,И о тебе, об отошедшем,Почти не помню, не грущу.Простимся ж, русый! Мир с тобою!Ужели в первый вешний деньОпять предстанет предо мноюТвоя взыскующая тень?

Семен Полоцкий

* * *

Сами мы кипятили воду,Сами будем хлебать до дна.О, усталость ненужного отдыха,Ты у нас осталась одна.Так и знай, не дрожали мы преждеИ теперь не дрожим умирать,Только проще, спокойней, надежнейВ сапогах завалиться в кровать.Лейтесь, песни, над головоюОдичалой моей стороны!Ах, не сами ли мы нашу волюПрокатили на вороных?Сами выбрали тихие мели,Залетели в тесную клеть.Не болит голова с похмелья,Да и не с чего ей болеть.Так и надо, что рубятся чащи,Если строится ладный дом.Первородное наше счастье —Пропади оно пропадом!Нам с тобой и дружиться не стоило,Только что-то теперь все равно:Не горчит чечевичное пойло,И не пенится больше вино.

1924

* * *

У бродяги мысли о крове,А на сердце камнем — грабеж.Вновь грустит по закатной кровиЗасапожный, привычный нож.В наших жилах злей и напевнейАрестантский, ивовый дух.Сколько раз пролетал по деревнеМоих песен красный петух!Сколько раз затоплял я нивыПроливными дождями слов!Полюбил я бродить, счастливый,По посевам моих стихов.Братья люди! Не верьте, не верьте!Не пускайте за свой плетеньНас, гонцов и пророков смерти,Поджигателей деревень.Ведь недаром в глухое времяНалетает со всех концовНаше злое, хищное племяПоножовщиков и певцов.

Матвей Ройзман

* * *

Порхай же, на холодном сквере.И бейся, осень, о карниз,И грозно золотые перьяРоняй по переулкам вниз!Уже печальными речамиТебя встречают тополяИ брачный пурпур расточаютНа оголенные поля.И вижу: за туманной синью,Еще горбата и ряба,Преображенная РоссияСбирает звезды в короба.Я понял все, о призрак вещий,Мне по заслугам ты воздал:Ведь рыбкой в коробе трепещетМоя мятежная звезда.И никогда я не покинуНи этот пурпур сентября,Ни эту синюю равнину,Где ночью росы серебрят.Ах, осень, мне о землю биться,И эту землю целовать,И на холодные страницыРонять горячие слова.