Трудная коррида

Но я-то знал, что эти бычки выращиваются специально для корриды.

...Роса - кровь испанской земли, страдающей белокровием. А у бычков с кровью все в порядке, гемоглобин в норме, никакого белокровия - алая кровь. Вы в этом можете убедиться, если побываете в пласа де торос, на корриде.

8

В ожидании похода Гена с товарищами укатил на велосипедах куда-то далеко в сторону Карелии.

Но каждое утро он звонил в Ленинград. Справлялся, что слышно о походе. О походе ничего не было слышно. То директор колебался, то не хватало денег.

А Гена все звонил. И однажды ему ответила Майя Викторовна. Она дежурила в этот день по школе и сняла трубку.

– Гена? Где ты? Гена?

– Далеко и близко, - ответил он.

– Молодец! Хвалю за точность! Что поделываешь?

– Жду, - что-то прорвалось в нем, он заволновался.
– Только и делаю, что жду. Может быть, я жду напрасно?

Его голос звучал издалека, и эта даль придавала его словам новое звучание. Даже смысл слов менялся. И Майя поняла это, расслышала, уловила полутона. И вдруг вспомнила странный разговор, который произошел у них с Геной как-то случайно, на улице.

Гена спросил:

– Майя Викторовна, вы верите в любовь?

– Верю, - ответила она.

– В мою любовь верите?

– Верю в твою любовь.

– Как хорошо, что вы верите в мою любовь!
– обрадовался Гена, негромко обрадовался.
– По-моему, самое страшное, когда не верят... в любовь... Тогда и жить не надо, правда?

Она посмотрела ему в глаза. Так внимательно посмотрела и ответила:

– Правда.

Она не сразу ответила "правда". Помедлила. Может быть, и не поняла, что это было признанием в любви к ней.

Но тогда в ее отношении к Гене произошел какой-то сдвиг. Гена предстал перед ней в другом свете. Старая щербатая стена - великая школьная стена - дала трещину.

Никто этого не заметил. И в первую очередь этого не заметил сам Гена.

– Гена!
– сказала Майя Викторовна по телефону.
– С походом все в порядке. Возвращайся.

– Ура!
– крикнул Гена в трубку, и все, кто был на почте, переглянулись.
– Сейчас же двинусь в путь. Ждите!

Он требовал, чтобы она ждала. И она ответила:

– Хорошо! Буду ждать.

Она отвечала, и каждое ее слово - обычные слова "буду", "хорошо", "ждать" - звучало для Гены музыкой, расцвечивалось удивительными красками и увеличивалось в своем значении. И это уже были не простые слова, а слова-гиганты, слова-созвездия, составленные не из букв, а из звезд.

В то же утро Гена выкатил велосипед.

Велосипед - орудие свободы и независимости. Стоит только пожелать, и он помчит тебя куда угодно и когда угодно. Для велосипедиста не существует расписаний, ему не нужны рельсы, горючее, не нужны над головой провода.

– Ребята, я поехал, - сказал Гена.
– Послезавтра выезд на Кавказ. Так что я поехал, ребята!

И ребята сказали:

– Валяй! Мы тебя понимаем.

Они стояли в одних трусах, по щиколотку в песке, перемешанном с длинными сосновыми иглами, а он растирал на лбу челку и смотрел на них виновато. Будь его воля, забрал бы всех с собой.

– Пошел!

Это было его последнее слово. Он оттолкнулся, как от берега, занес ногу и очутился в седле.

Он ехал час, ехал два, три... И с каждым часом ему было все труднее. Он дурел от усталости. Его вместе с машиной качало из стороны в сторону. Пекло солнце. Выжигало лоб, щеки, глаза. В глазах вспыхивали и гасли огненные диски. Ноги, усталые, гудящие ноги, как бы стали частью велосипеда и качали, качали... Вверх, вниз. Вместе с Генкой велосипед превратился в вечный двигатель.

Генка сгорбился. Глаза потухли. Велосипед медленно полз по дороге. Гена засыпал. И вдруг глаза юноши закрылись - тяжелые веки опустились и уже не поднялись. Он спал. А ноги работали, и велосипед продолжал двигаться. Спящий велосипедист - он мог врезаться во встречную машину, мог слететь с высокого откоса и разбиться о гладкие неподъемные валуны. Но он держался. Двигался как лунатик по кромке крыши.

И вдруг шоссе свернуло вправо, а спящий велосипедист продолжал двигаться вперед. Только вперед! Он съехал с асфальта и зарылся в песок, перемешанный с сосновыми иголками.

Над ним стояло четкое, как чертеж, звездное небо. Звезды пульсировали: то усиливали накал, то ослабевали. И Генке казалось, что он вообще оторвался от земли и катит на своей безотказной машине по небу, между звезд. И все работает, работает ногами. Он просыпался от падения и снова засыпал. Ему казалось, что он не спит, а едет. И во сне он то подтягивал коленки, то выпрямлял ноги. Вечный двигатель уже не работал, а конвульсировал, затихал, заканчивал свою вечность.

На рассвете Генка снова сел в седло.

Гена стоял перед Майей серый от пыли, с воспаленными глазами и сухим пылающим ртом. Его глаза устало смотрели откуда-то из глубины.

– Гена? Откуда ты такой?
– спросила Майя.

– Какой такой? Из Ладейного Поля.

– Где ты спал этой ночью?

– Я не спал. Я пилил на велосипеде. Один раз уснул за рулем. Всадник без головы!

Он еще пытался шутить.

– Я боялся опоздать... А денег у меня не было... Потом я упал в кювет. И велосипед сломался. А мне ничего - я упал в песок. Поспал немного. Потом уже рассвело, и я понес велосипед на плече - "Старый осел молодого несет". Потом меня подобрал трейлер, который вез в Ленинград бульдозер.

Она взяла его за руку. Ввела в комнату. Усадила на диван. Села рядом.

– Зачем ты все это сделал?

– Боялся опоздать. Спешил к вам.

– Ко мне?

И тут нечеловеческая усталость сморила Гену. Он как-то стал клониться набок. Прижался к спинке дивана. Глаза закрылись, губы едва заметно вздрагивали, словно силились что-то выговорить, но не могли, только вздрагивали. Он продолжал свой отчаянный пробег, и над ним шумели сосны, а по обочине дороги, наполовину закрытые песком, белели лобастые валуны детища ледникового периода.

– Спящий велосипедист, - прошептала Майя и коснулась ладонью его горящего лба.

Майя впервые так близко увидела Гену. Вблизи он показался ей несколько угловатым, грубым. Черты лица оказались крупнее, а губы, обожженные солнцем и горячим дыханием, были лишены юношеской нежности. И вместе с тем во всем его облике было что-то родное, родственное. И Майя сидела рядом, не отрывая глаз от спящего юноши. Она испытывала к нему странное, необъяснимое влечение и все силилась разобраться, что же это за влечение? То ли тяга к брату, которого у нее никогда не было, то ли к сыну, о котором мечтала. А может быть, совсем иное человеческое чувство нахлынуло к Майе от близости спящего велосипедиста.