Трудно быть львом
Шрифт:
НЕ СТРЕЛЯЙТЕ, Я — ЧЕЛОВЕК.
И тут же лег под этой надписью. На лестничной площадке опять зажегся свет. На этот раз вошел какой-то штатский в сопровождении двух полицейских с ружьями. Они увидели надпись.
— Кто это написал на стене? — закричал штатский.
На площадке появился полицейский, который стрелял в меня, и удивленно посмотрел на надпись.
— Никакой надписи раньше не было, — объявил он с уверенностью.
— Он ранен в плечо и в переднюю правую лапу, — сказал кто-то.
— Это, наверно, дрессированный лев! — закричал один из полицейских.
— Я думаю, его научили писать! — то ли серьезно, то ли со смехом откликнулся второй.
— Может быть, «человек» — это его кличка? — пытался угадать штатский.
И тогда
НЕ УСЫПЛЯЙТЕ МЕНЯ.
Но пока я писал, в меня уже впился усыпляющий шприц. Однако перед тем, как потерять сознание, я еще успел добавил на стене большими буквами:
ДУРАК!
Глава четвертая
О моем первой выступлении в качестве пишущего льва и о маляре Цвике
«Где я?» — таков был первый вопрос, который я задал себе, открыв глаза. Я не дома? Что это за решетка? У нас дома есть решетки на окнах, но… Что это за шум? Может, мы с мамой и нашей собакой поехали отдыхать к морю и сняли дачу на берегу? Я слышу много голосов. А сам я как в тумане и не могу подняться. Почему я так устал? Может быть, я уснул прямо на полу? Или был вчера на вечеринке, выпил лишнее и где-то свалился? Нет, меня никто не приглашал на вечеринку. Я не люблю развлекаться. А моя мама тем более. И наша собака тоже не имеет привычки напиваться. Самое большее — мы ходим в кино, втроем. И выбираем фильмы, где не появляются собаки, потому что наша собака, увидев родственницу на экране, сразу же начинает лаять. Однажды билетеры даже выгнали нас с ней из зала.
Я снова закрыл глаза и начал размышлять. Нет сомнения, я лежу на голом полу. Но почему я такой тяжелый? Я поднял руку протереть глаза и тогда все вспомнил. Черт возьми, я все еще лев! Я поднял голову и осмотрелся. Нет, я не был на морском берегу. Меня просто закрыли в большой клетке для львов — видимо, в городском зоопарке. Я был один. С трех сторон клетки толпились люди, много людей, толпа. А рядом с клеткой были установлены телевизионные камеры, и там суетились операторы, журналисты и радиокомментаторы. Некоторых я хорошо знал по их передачам. Я мысленно улыбнулся. На мгновенье мне вспомнилась мама, которая, наверно, ищет меня. Эх, напрасно она ищет. Придется ей до поры до времени утешаться в обществе нашей собаки, пока я найду способ передать ей весточку, не выдавая своего положения…
А каково, в сущности, мое положение? Какой сегодня день? Я попробовал рассчитать это, но тут же бросил. Да и какая разница? Судя по солнцу, было около полудня. Надо думать, за время моего сна известие о пишущем льве уже разлетелось по всему миру. Корреспонденты, представляющие иностранные издания и телевидение в нашей стране, наверняка сообщили об этом незаурядном факте своим газетам и телеканалам. Еще немного, и я буду самым знаменитым человеком в мире, хотя никогда к этому не стремился. И вдруг мою душу заполнила горечь. Нет, я не буду знаменитым человеком. Самое большее, я буду знаменитым львом. Никто не поверит, что я человек в облике льва. Придумают тысячу объяснений, только не это Вполне возможно, что даже если я выдам свой секрет, открою мою подлинную личность, — и тогда этому поверят только мои друзья. Белла, Рахель и, может быть, Эли, наш почтальон. Ну и Цвика, конечно. А вот его жена Рухама не поверит этому никогда в жизни.
Впрочем, судя по огорчению, которое вызвала у меня эта мысль, я и сам мог бы подумать, что мое постоянное утверждение: «Я совсем не хочу быть знаменитым», — чистейшей воды лицемерие и притворство. Иначе о чем бы мне жалеть?
Когда я поднял голову, вокруг сразу же воцарилась полнейшая тишина. Как будто вся огромная толпа замерла в ожидании. Я увидел, что люди столпились не только вокруг клетки. Многие висели на деревьях, взобрались на фонари и на крыши, уцепились за решетки соседних клеток зоопарка. И вдруг я различил вдалеке знакомую голову. Это был Цвика Маленький. Еще бы, уж он-то не мог пропустить такое событие! Оставил детей на Рухаму, а сам побежал в зоопарк. Но как ему удалось так высоко подняться над всей этой
толпой? Его ведь не зря провали Маленьким. Ну конечно, догадался я: он принес с собой складной стул и теперь, видимо, стоял на нем. У моего Цвики нет недостатка в находчивости, когда речь идет о львах…Я поднялся на ноги — медленно, тяжело, с могучим зевком, обнажающим клыки и коренные зубы. И тут толпа разразилась восторженным ревом и бурными аплодисментами.
— Он встал! — крикнул кто-то, как будто это требовало специального объявления.
— Напиши нам! — крикнул еще кто-то, и вся толпа поддержала его. Они скандировали хором:
— На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам!
Я вдруг почувствовал жгучую боль в плече. Оно было перевязано. Наверно, из меня вытащили пулю. Интересно, останется ли у меня шрам, когда я снова стану человеком. На мгновенье меня охватила глубокая грусть. Мне вдруг стало невыносимо жалко себя. А вдруг я никогда не вернусь к своему человеческому облику? Я вздохнул. Но этот вздох вырвался у меня из пасти как пугающий львиный рык, и в толпе снова раздались бурные аплодисменты и возгласы: «На-пи-ши-нам!»
А потом кто-то вдали стал что-то кричать. Вначале его заглушала толпа, но в конце концов эти пронзительные и настойчивые крики привлекли внимание окружающих, и общий гомон немного стих. И тогда я тоже расслышал. Это был визгливый голос Маленького Цвики, друга моего детства:
— Я принес ведро с краской! Дайте мне пройти! Я принес ведро с краской! Ему же нечем писать! Дайте мне пройти! Я принес ведро с краской!
Толпа явно пыталась освободить ему дорогу, но это оказалось не так уж легко. Были и такие люди, которые пытались воспользоваться случаем и протиснуться по его следам поближе к моей клетке. Вспыхнули ссоры и драки. Какая-то женщина закричала: «Вы меня задушите!»
Но Цвика продвигался. Я мог различить это по завихрениям в толпе. И вдруг во мне проснулось сильное желание раскрыть им всю правду о себе. Но я тут же подумал, что это может стать большим потрясением для мамы. да и смогу ли я доказать этой толпе, что я — человек, превратившийся во льва? Меня одолевали сомнения. «Нет, лучше подождать и посмотреть, как будут развиваться события», — решил я, представив себе маму, которая стоит перед моей клеткой и пытается поверить, что этот лев — ее сын. Ни за что! Я никогда не причиню ей такой боли!
Так что же мне им написать? Лучше всего что-нибудь короткое и убедительное. Но в чем я должен их убедить? Потрясти их я могу с легкостью самой способностью писать. Однако следует ли мне доказывать, что в глубине души я — человек? Если я откроюсь перед ними, возникнут трудности. Начнут спрашивать, кто мои родители. Где я учился. Мой адрес. Но если я просто лев, они так и оставят меня в клетке. Будут видеть во мне необычное животное, забавный курьез природы. Займутся всевозможными исследования, может быть даже захотят вскрыть меня, чтобы посмотреть, что там внутри. Только этого мне не хватает. И вдруг я вспомнил одно из любимых выражений мамы: «Самая лучшая ложь — это правда». Ну конечно — именно так я и должен себя вести!
Тем временем Цвика добрался до клетки, таща за собой складной стул и большое жестяное ведро с краской. Только потом он рассказал мне, что у него не сразу появилась мысль принести в зоопарк краску. Он был одним из первых, кто пришел в зоопарк еще вчера ночью, сразу после того, как обо мне сообщили в новостях. И поскольку он провел возле моей клетки так много часов, у него было время поразмышлять о разных вещах. Среди прочего он пытался представить себе, что будет, когда этот лев проснется. Как он сможет писать? И тогда Цвика пожертвовал своим местом в первом ряду, которое тем временем стало дороже золота. Он протолкался назад в толпе, которая уже теснилась вокруг, и пошел за краской. Гуашью, которую легко стереть. И хорошо, что он подумал об этой детали. Цвика с трудом протолкался до клетки, но сам был весь в пятнах краски. И многие люди, которые наталкивались на него в давке, тоже оказались заляпаны гуашью.