Трудное счастье

— Да. Она сегодня занимается уборкой.

— А-а. — Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: — Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.

— Хорошо.

Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:

— Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.

— Мне тоже надо отправляться домой и сообщить Кенту, — Моника поправила на плече ремешок сумочки, но осталась сидеть. — Даже не знаю, что тебе сейчас сказать, и из-за этого чувствую себя ужасно неловко.

— Я тоже.

— Наверное, надо пожелать тебе удачи.

— И тебе тоже.

Они все еще не расходились.

— А нам не придется встречаться еще раз?

— Поживем — увидим.

— Да… да, думаю, ты прав.

— Наверное, это неизбежно. Немного подумав, Моника спросила:

— Мы правильно поступаем, как ты думаешь, Том?

— Абсолютно.

— Да… абсолютно, — повторила она, словно стараясь убедить саму себя. — Тогда почему мне так не хочется ехать домой и признаваться во всем?

— Страшно, — ответил он.

— Да, наверное.

— Не очень-то все это весело, правда?

— Правда. Это просто ужасно.

— Я все время ощущаю это, с тех пор как вы вошли в мой кабинет, и, говоря по правде, будет большим облегчением не скрывать ничего больше. У меня в голове… такая кутерьма.

— Да… ладно…

— Вот она снова идет. — Руфь Бишоп направлялась к ним, неся белый бумажный пакет. Том наблюдал за ней.

— У тебя крепкая семья, Том? — спросила Моника, тоже не сводя глаз с Руфи.

— Да, очень.

Руфь Бишоп подошла к своей машине, подняла пакет так, чтобы его было видно, и прокричала:

— Я накупила их целую кучу! Теперь Дину лучше не задерживаться к ужину!

Том изобразил на лице подобие улыбки и слегка помахал рукой.

Моника сказала:

— Это хорошо, что у вас крепкая семья, иначе вам будет трудно выдержать это испытание. — Когда Руфь уехала, она добавила: — Мне действительно пора возвращаться. Очень хочется, чтобы этот день поскорее закончился.

— Удачи, — снова пожелал ей Том, — и спасибо за то, что пришла.

— Не за что.

В их расставании таилась какая-то печаль, печаль двух людей, чье прошлое настигло их, и которые — несмотря на отсутствие всякого влечения друг к другу — чувствовали, что неразрывно связаны теперь, и судьбы их в чем-то схожи. Она отправится к своей семье, а он — к своей. Обоим придется быть откровенными до конца, и это изменит всю их жизнь. Покидая стоянку и разъезжаясь в противоположные стороны, оба испытывали грустное сожаление, ведь у них даже не оставалось никаких нежных воспоминаний друг о друге, которые могли бы поддержать их в предстоящем кризисе.

Кент разговаривал по телефону, когда его мать вернулась домой. Он лежал, растянувшись на диване и поставив одну ногу на журнальный столик, второй качал в воздухе. Подбородком он упирался в грудь, а на лице Кента блуждала улыбка.

Проходя мимо него, Моника сказала:

— Убери-ка ногу.

Он положил ногу на ногу и невозмутимо продолжал беседу.

— Нет, я же говорю тебе, почти никогда. Так ты будешь меня учить?.. Нет. А где?.. Нет, у нас в школе не устраивали танцы. Пару раз у Бодри в доме были вечеринки с оркестрами и прочим, и он меня приглашал в гости, но мы только смотрели, как танцуют его старики, мы ведь были там младше всех… Приезд футбольной команды?.. А кто сказал, что по этому поводу надо плясать?..

Моника вышла из кухни, вытирая руки льняным полотенцем.

— Кент, мне надо поговорить с тобой. Не мог бы ты закончить беседу?

Прикрыв трубку ладонью, он ответил:

— Ма, я разговариваю с девушкой.

— Пожалуйста, заканчивай, — повторила она, выходя из комнаты.

Кент сказал в трубку:

— Извини, Челси. Я должен идти. Маме что-то потребовалось. Слушай, а ты попозже будешь дома?.. Может быть, я тогда перезвоню… Да, конечно. И ты тоже… Пока. — Он спрыгнул с дивана, захватив с собой переносную трубку телефона. — Эй, ма, — заходя на кухню и перебрасывая трубку из руки в руку, проговорил Кент, — что это такое важное, что я даже не смог договорить по телефону?

Моника зачем-то перекладывала фрукты в вазе белого стекла, меняя местами персики, бананы и яблоки.

— А кто эта девушка? — спросила она.

— Челси Гарднер.

Мать смотрела Кенту прямо в глаза, сжимая в руке зеленое яблоко, и взгляд ее был так серьезен, что он подумал, не случилось ли чего, может, она потеряла работу?

Он перестал подкидывать телефонную трубку и спросил:

— Мать, что с тобой?

Все еще держа в руке яблоко и не замечая этого, она предложила:

— Пойдем в комнату, Кент.

Он снова опустился на диван. Моника села в кресло, наклонившись, уперлась локтями в колени, продолжая крутить в руках яблоко.

— Кент, я собираюсь рассказать тебе о твоем отце. Он замер, внутри его все сжалось, как в те несколько секунд, когда он впервые нырял с большой высоты.

— О моем отце? — переспросил он, как будто впервые слышал это слово.

— Да, — ответила она, — ты был прав. Уже пора. Кент сделал глотательное движение и, не сводя глаз с матери, ухватился за телефонную трубку, как за спасательный круг.

— Хорошо.

— Кент, твой отец — Том Гарднер.

Он открыл рот и, казалось, не замечал этого.

— Том Гарднер? Ты имеешь в виду… мистера Гарднера, нашего директора?

— Да, — тихо ответила Моника и замолчала. Она перестала крутить в руках яблоко.

— Мистер Гарднер? — хрипло прошептал сын.

— Да.

— Но он… он отец Челси.

— Да, — повторила она, — это так.

Кент отвалился на спинку дивана, закрыл глаза, все еще сжимая в руке трубку так, что побелели ногти.

Мистер Гарднер, один из самых приятных людей из всех, кого он встречал, мистер Гарднер, с улыбкой на лице желающий им доброго утра в школьном коридоре, человек, который понравился Кенту, как только он его увидел, и из-за того, как он обращается со своими детьми, и из-за того, как — с чужими. Директор школы, которого он увидит в понедельник и в остальные дни до самого конца учебного года. И который вручит ему школьный аттестат.

Отец Челси.

Боже мой, ведь он поцеловал вчера Челси.