Трудные дети
Шрифт:
Она, как мать, искренне считала, что ее сын - гений, талант и самый лучший человек на свете, поэтому была не слишком рада Ромкиному самоотверженному желанию помогать людям в среднего пошиба больнице на средней должности. Он ведь достоин лучшего, самого лучшего, но давить Наталья Дмитриевна опасалась.
А я нет. Не обязательно ведь ломать человека и взгляды, достаточно лишь заставить посмотреть его на них под другим углом. Хочет помогать - бога ради, но разве богатый и влиятельный в сфере своей деятельности человек сможет не больше, чем обычный, пусть и талантливый врач?
– Ром, давай серьезно
– Ты только врач. Хороший, не спорю. Талантливый, подающий большие надежды, но ты не хуже меня знаешь, что повсеместно творится в больницах и поликлиниках.
– Знаю, - он напрягся, посуровел и попытался отвернуться, тем самым, дав понять, что разговор ему неприятен, но я перекатилась на бок и обняла мужа за плечи.
– Но что я могу с этим сделать? Я могу отвечать только за себя, за то, что сделал или не сделал своими руками и своей головой.
– Да, - согласно кивнула ему и поправила одеяло.
– Но ты можешь больше. И сам это знаешь. Чем больше поле твоей деятельности, тем больше возможностей что-то изменить. Погляди на отца.
– Что отец? Сидит и бумажки перекладывает.
– Ты тоже на работе бумажки перекладываешь, разве не так? Сам рассказывал, как у вас все запутанно.
Он печально вздохнул.
– Это да.
– Вот видишь. Важно не то, что ты перекладываешь бумажки, важно - какие это бумажки. Твой отец находится в приятельских отношениях с владельцем одной из крупнейших по России сети аптек, он дружит с кем-то из минздрава...
Рома распахнул глаза, привстал на локте, спустив одеяло до бедер, и восхищенно присвистнул.
– Да ладно? Я не знал.
Он и не интересовался. А вот я всегда расспрашивала Льва Ивановича о делах, проявляла недюжинную хватку и предпринимательскую жилку, чем и заслужила уважение и любовь свекра.
– И зря. Твой отец поставляет медицинское оборудование в больницы и поликлиники, как частные, так и муниципальные. И вот теперь подумай, у кого больше возможностей что-то изменить - у тебя или твоего отца?
Ромка промолчал, потом сухо пожелал спокойной ночи и всерьез задумался.
Конечно, муж сдался не сразу. Он думал, он размышлял и прикидывал, начал чаще общаться с отцом, а иногда и вовсе запирался с тем на пару часов в кабинете. В такое время обоих старались не беспокоить.
– Где мой сын?
– с порога спросила Наталья Дмитриевна, без особого радушия поглядев на меня.
Я пожала плечами и сделала маленький глоток кофе, не отрываясь от ноутбука.
– У Льва Ивановича. Общаются.
– Вот как?
– смягчилась женщина и устроилась рядом со мной, скрестив ноги в лодыжках. Я только кивнула, не испытывая желания, да и потребности вести беседу, а вот свекровь мялась, то сжимала ткань дорогой юбки, то расправляла ее на коленях и все время искоса поглядывала в мою сторону.
– Александра, ты занята?
– Вообще да, - не стала скрывать и жеманничать.
– Работаю. Что вы хотели?
– Давай поговорим.
– Если помните, Наталья Дмитриевна, редкие наши разговоры кончались без происшествий. Серьезно. Сегодня чудесный день. Солнышко светит, птички поют. У меня нет желания ругаться
и выяснять отношения.– У меня тоже, - горячо заверила свекровь, заставив меня хмыкнуть себе под нос и заинтересованно поднять бровь. Не каждый день мать Ромки говорила миролюбиво и даже - если мне не показалось - с оттенком дружелюбия.
– Давай начистоту, Александра.
– Ну, давайте попробуем.
Чем черт не шутит.
К тому моменту Наталья Дмитриевна уже выяснила, что ее сына я не люблю, на внутренний мир мальчика не посягаю, и никаких видов на душу не имею. Вроде бы все, но что-то еще, очевидно, женщину беспокоило.
– Вы больше года живете вместе.
– Мне это известно, - величественно кивнула и захлопнула ноутбук, попрощавшись с мыслью поработать сегодня.
– И что?
– Вы взрослые люди, Саша. Роме, вон, скоро тридцать...
– К чему вы клоните?
– прямо спросила я.
– Вы думали о детях?
– так же прямо, испытующе глядя мне в глаза, напряженно выпалила свекровь.
Я рассмеялась.
– Рома - не знаю. Я - нет. Не нервничайте вы так, Наталья Дмитриевна. Могу заверить, что дети в ближайшие лет пять мне не нужны. Если Ромка их и захочет, ему придется потерпеть. У меня карьера, которую я не намерена терять, а он...Вы не хуже меня знаете, что Ромка вливается в дело отца.
– Знаю. За что тебе благодарна. От тебя есть...
– она замялась, подыскивая подходящее слово, - польза.
– Я прямо-таки польщена признанием своих талантов.
– Не ерничай, ради бога, - поморщилась свекровь.
– Я с тобой по-нормальному разговариваю.
– А если серьезно, то у нас не будет времени. Если все выгорит, вашему сыну придется принять большую половину обязанностей. В Москве он жить не будет...Впрочем, кому я объясняю? Вы с мужем прожили много лет, сами знаете. Рома будет в постоянных разъездах, я на работе, и вряд ли у нас получится проводить вместе больше пары месяцев в год. Какие дети? Можете успокоиться. У Ромки будете вы и только вы.
Она открыла рот, наверное, намереваясь возразить, но тут в гостиную с другой стороны вошли мужчины, и Наталья Дмитриевна промолчала, опустив глаза вниз. Но обмякла и расслабилась, успокоенная моей речью. Пусть женщина не любила свою невестку, но ее словам верила всегда.
Ромка влился. Как я и предсказывала, он почти перестал жить дома. Вначале еще что-то пытался строить, снимал номера в гостиницах, летал домой при любой возможности на каждые свободные несколько часов, но потом надоело. Мужчина купил по хорошей однушке в каждом нужном ему городе, и теперь жил не в Москве, а в Питере-Новосибирске-Нижнем Новгороде-Свердловске-Владивостоке-и т. д., и где-то в хвосте плелась бедняжка-столица.
Как только он окончательно переселился непонятно куда, я съехала из дорогого коттеджа. Это было Ромкино место, каждый квадратный метр дышал мужем, а я не для того выкручивалась и изворачивалась, чтобы, отправив его к черту на куличики, ночевать в злосчастном, неприятном доме. Да, будь я старой Сашей, меня волновало бы только наличие крыши над головой, и по этому параметру - коттедж более чем сносен. Но здесь была новая Саша, богатая Саша, которая могла позволить себе любую причуду и любой каприз. Как однажды сказала Элеонора Авраамовна: