Трудодень

Иван Андреевич открыл свой «секретный» чемоданчик и открыл большую толстую тетрадь в прочном картонном переплете, которая называлась «план группы». Еще только придя молодым специалистом на предприятие, вожделел Иван Андреевич завладеть такой тетрадочкой. Она была символом к первой ступеньке власти, независимости (как ему тогда казалось) и высокой зарплате. Начальник группы – это как командир взвода, лейтенант в армии. Непосредственное руководство людьми, решение практических задач без абстрактных пустопорожних совещаний, которыми страдают большие начальники, Ивана это привлекало. С начальником группы советуются и крупные руководители, на все научные советы приглашают, но и от реальных дел можно не отрываться, иногда паяльником в плату с микросхемами ткнуть, на осциллографе интересную картинку посмотреть. А когда приходит тематическая премия, например, при сдаче изделия на вооружение, начальника группы никогда не забудут, он свою долю получит. Путь к должности начальника группы был тернист. Многие хотели попасть на это место, а мест было ограниченно. Расширять штат путем набора молодых специалистов, можно было только под какую – то новую тематику, нужно было придумать работу, которую раньше не делали. В 80-х годах страна уже начинала задыхаться от дефицита денег и товаров, большое начальство не поощряло таких инициатив. Ждать, пока освободиться место начальника уже существующей группы было бессмысленно. Они освобождались только по естественной убыли людей: на пенсию старались не уходить, умирали «у станка», а уже очередь на вакансию стояла, интриги, кляузы конкурентов, одним словом – мерзость. И единственный путь увидел Иван Андреевич – защита диссертации. Престижно, дополнительно к месячному окладу 50 рублей полагается, а главное, шансы на получение должности резко возрастают. Кандидатов в институте было не много, и почти все они занимали руководящие посты. Просто научными работниками оставались только чудики, не от мира сего, которые с людьми общаться не умели, да и не хотели. Ивану Андреевичу повезло, его начальник лаборатории был кандидат, а начальник отдела доктор наук, они не мешали поступать в аспирантуру, искать тему, а доктор даже согласился стать руководителем диссертации. Повезло, потому что если бы не такое совпадение, и кто -нибудь из начальства не имел бы научной степени, черта лысого его бы допустили до аспирантуры. Начальство было очень ревниво, и допустить, что кто-то из подчиненных раньше «остепениться», не могло. Тему Иван со своим начальником «высосали из пальца». Тематика работ отдела узкая, реальных научных проблем не было видно, и уже после защиты Иван Андреевич дал себе полный отчет в том, что вся эта работа нужна была только лично ему, написанная книга сначала покроется в секретном отделе толстым слоем пыли, а через десять лет будет сдана в архив или уничтожена за не надобностью. Но сама защита принесла свои плоды: поскольку Иван Андреевич проявлял умеренный карьеризм, вступил в КПСС и даже побыл комсомольским секретарем первичной ячейки (не освобожденным от основной работы), начальство сочло возможным создать для него новую группу, поручив разрабатывать ту же тему, которой была посвящена диссертация. То есть тему пустую, не нужную никому, кроме самого Ивана Андреевича и его непосредственного начальства. Когда нужно было существование этой темы оправдать, сам Иван, и его коллеги, приводили множество вполне убедительных аргументов ее необходимости, подтверждали свои выводы расчетами на ЭВМ, выглядело для больших начальников внушительно. Но беда была в том, что Иван Андреевич не видел в этой работе никакого практического смысла, а работал он в институте, создающем оружие, и практический смысл просто обязан был быть. Поэтому, когда улеглась первая радость от достижения цели, через полгода после назначения начальником группы Иван Андреевич впал в тоску и уныние.

И сейчас, разворачивая заветную тетрадку «план группы», Иван с тоской смотрел на своих прихорашивающихся сотрудниц, которые мило щебетали свои женские сплетни, одновременно накрашивая ресницы, подводя глаза и подпиливая ногти. План, который Иван сам должен был ежеквартально составлять, утверждать у начальства, а потом сам исполнять и отчитываться имел сакральное значение. Невыполнение плана грозило лишением премии всей группе, а может быть и лаборатории. За перевыполнение можно было попасть на доску почета института и получить повышенную премию.

При этом планировались работы научные, например, выпуск научной статьи, оформление заявки на изобретение, написание научного отчета. Все вокруг понимали, что от выполнения такого плана в «народном хозяйстве» ничего не изменится, но начальство строго следило, чтобы выполняли и отчитывались. Для счастливой жизни в таких условиях нужно было правильно составлять план, и Иван быстро научился это делать. В план нужно всегда записывать работы уже почти оконченные, или даже вовсе оконченные, тогда всегда можно досрочно отчитаться об их выполнении. А в текущем квартале формировать задел на следующий. Начальство все эти уловки знало, само такие же планы писало для высшего начальства. Ивану вся эта игра быстро надоела, но прекратить ее он не мог, не уходить же было в научные сотрудники на меньшую зарплату.

Шепот сотрудниц постепенно стих, маникюрные принадлежности и косметика убраны, все открыли рабочие тетради и стали усиленно что – то писать или читать. Ивану Андреевичу стало тоскливо и захотелось курить.

«Посмотрите за чемоданом» – бросил он сотрудникам и вышел в коридор.

Вообще оставлять свой секретный чемодан без присмотра было строго запрещено, но укладывать его в сейф, опечатывать, или сдавать в секретный отдел было лень. По дороге в курилку Иван столкнулся со своим непосредственным начальником Алексеем Петровичем Птицыным. Борода всклочена, лицо красное и глаза сердитые.

«Представляешь – говорит он, здороваясь за руку – подхожу к Главному конструктору в коридоре с просьбой подписать программу испытаний, которую ты написал, а он на меня: что я вам, мальчик в коридоре разговаривать! Запишитесь к секретарю. Отчитал меня как школьника!»

«Да ладно, мало что ли он на подчиненных матом орал что ли? Не берите близко к сердцу» – сказал Иван.

На самом деле Главный, как впрочем, и многие другие начальники, с подчиненными вел себя как хам трамвайный. Он орал на всех без разбора и по любому поводу, и почти все с этим смирились. Рассказывали, правда, об одном начальнике средней руки, который при очередной истерике взял со стола Главного чернильницу и шваркнул ее об стену. И вроде были они с Главным наедине, но чернильное пятно долго не сходило со стены, как его не счищали. Говорят, после этого случаю именно с этим починенным Главный был исключительно вежлив, а потом сделал его своим заместителем.

Перекур закончился, и Иван Андреевич поплелся к себе в комнату. Дверь в одну из рабочих комнат была открыта, как всегда, и Иван заглянул в нее по привычке. Каждый день он наблюдал одну и ту же картину. Лауреат Ленинской премии Петров стоял в обычной позе лицом к окну, перекатываясь с пятки на носок. Лицо его выражало полную безмятежность, руки заложены за спину. В этой позе он простоять часами, да он и стоял так уже лет 10-15, не меньше. В свое время, лет 25 назад, Петров участвовал в разработке генератора сверхсильных магнитных полей, сделал одно изобретение и был включен в группу соискателей премии. Ее присуждение сильно отразилось на судьбе Петрова. С этих пор он совершенно перестал что – либо делать, и никто из начальства не мог его заставить работать. Магическая сила Ленинской премии делала Петрова неуязвимым. С годами лень и самомнение довели его до полного разложения. Он каждый день ходил на работу, причем четко по времени, не опаздывая утром и не задерживаясь вечером. По имени Петрова никто за глаза не звал: кличка «лауреат» прочно за ним закрепилась. Весь день он стоял у окна, как истукан, а для того, чтобы его вид не раздражал других сотрудников, ему дали комнату на двоих, а в соседи дали Лешу Раскова. Тоже был уникум. Закончил МФТИ, лучший технический ВУЗ страны того времени, с красным дипломом. Этот отличник был абсолютно бесплоден! Ему поручили рассчитывать к каждому эксперименту пояс Роговского для измерения тока. Формула была проста и доступна пониманию студента физика 1 курса. Нужно было просто подставлять численные данные в формулу и определять коэффициент передачи тока, эта работа занимала 10 минут максимум. Таких расчетов было у Леши 3-4 в неделю, другой работы ему доверить было нельзя, он мог ошибиться. Остальное время Леша читал газеты, за которыми ходил в научную библиотеку. Так он с Петровым и работал дружно, никто никого не раздражал: один стоял и покачивался, второй читал газету, подперев голову руками, опертыми на стол. Удивительно, но оба были не женаты, хотя Петрову было за 50, а Леше лет 35.

Убедившись, что его коллеги заняты привычным делом, Иван пошел к себе.

Когда он вошел, всея комната гудела женскими голосами. Обсуждались вопросы нехватки денег, очередей в магазинах, кормления детей и их оценок в школе. Все сразу притихли, испугавшись, что пришло большое начальство, но тут же разговор вспыхнул вновь – вошел свой, родной, при нем можно.

Работать в такой обстановке было невозможно, да Иван и не хотел. Да и какая могла быть работа! Смысла в ней не было никакого: результаты научного характера нельзя было опубликовать, потому что все засекречивалось, разработки военного назначения требовали огромных средств для их внедрения, и средств у государства уже не хватало. Страна не находилась в состоянии войны, а 80% усыхающего бюджета тратилось на оборону. Но советские 80% в денежном выражении составляли 10% от аналогичного американского бюджета, а это сильно раздражало руководителей. В результате научные институты оборонной промышленности, в которые традиционно вербовались лучшие выпускники ведущих ВУЗов страны, превратились в богадельни…

Время было 11 утра, до обеда оставалось минут сорок. Чтобы чем – то себя занять, Иван Андреевич раскрыл свежий номер ЖЭТФ (журнал экспериментальной и теоретической физики), и попытался прочитать статью, посвященную излучениям при соударении металлических тел.

С трудом продираясь через нагромождение формул, уже в который раз Иван поймал себя на мысли: все эти статьи пишут люди закомплексованные, не уверенные в себе, а все эти выверты со специальным терминами, мутными формулировками, якобы подтвержденными всякими дивергенциями с роторами, призваны только придать весу и солидности своему труду. На самом деле любое реальное достижение в науке и технике может быть описано простым доступным языком, так что и школьник или студент все поймет. Этому масса примеров, восхищение Ивана вызывали книги и статьи Я. Зельдовича, а также статьи американских коллег по его тематике.

Ближе к обеденному времени комната сосредоточилась около выходной двери. Радио было включено погромче, чтобы за женской трескотней не пропустить сигналы точного времени. С первым долгожданным радио пиком, означающем, что 12 часов дня все – таки наступило, дверь комнаты распахивается и народ устремляется в столовую. Она расположена в соседнем здании, на улице холодно, но большинство мужчин бежит без пальто и шапок. Некогда раздеваться и сдавать одежду в гардероб! Нужно еще успеть сыграть партию в шахматы или «забить козла». Женщины как правило одеты, идут не спеша, выступают, как павы. Их задача не тропиться, а произвести впечатление на окружающих, причем скорее на женщин, чем на мужчин. Мужчины, по крайней мере, активная часть, сейчас заняты другой задачей – занять очередь, быстро смолотить обед и к игровому столу! Среди них, правда, есть большие хитрецы. Они вообще на обед не бегут, а сразу начинают шахматные баталии, а когда обед закончиться, они тихонько улизнут в столовую, и пообедают с другим отделом. Ведь обеденное время смещено для каждого отдела, чтобы в столовой не скапливалось большой очереди.

Иван тоже любит со всеми играть в обед в «быстрые» шахматы. На все партию каждому игроку отводиться 3 или 5 минут, по договоренности. Соображать нужно мгновенно, чуть задумался – стрелка шахматных часов упала, и партия проиграна. В таких условиях выигрывают не аналитики и комбинаторы, а стальные нервы, цепкость внимания, реакция. Проглотив обед, практически не жуя, Иван несется к шахматному столу, стоящему в коридоре. За столом одновременно могут играть две пары игроков, играют стоя. Одна пара «хитрецов» уже стучит часами, и Иван успевает занять место на второй доске. Вокруг мгновенно собирается толпа зрителей, места всем не хватает, все возбуждены, лица красные, кричат, подсказывают игрокам. Игроки лупят по часам со всего размаху, чтобы часы противника завести быстрее, и выиграть лишние секунды. Начальник отдела Птицын играет молча, нервно покусывая кончик бороды, сопит, кряхтит, Валерий Васильевич, пожилой инженер из соседнего отдела приговаривает, передвигая фигуру – «Вот сюдася, а мы вот сюдася пойдем». Еще он любит перетрогать все фигуры на доске со словами –«Поправляю, поправляю», это раздражает соперника, ведь пока ход делается, уже нужно думать о своем ответе, а он поправляет, поправляет и вдруг неожиданно и сходит фигурой, которую трогает. Периодически кто-то из зрителей истошно кричит – «Лошадью ходи, лошадью!», но никто не знает, к какому игроку адресован столь ценный совет, да и не важно. Это апогей трудового дня. За доской встречаются лаборанты и начальники, в этот момент все на «ты», старших нет. Окончание партии встречается ревом, играют по олимпийской системе, на вылет, тут же проигравший выпихивается из-за стола. Иван часто проигрывает, но все равно игра ему безумно нравится.

Обеденное время заканчивается, прихватив от рабочего времени минут эдак 10, народ грустно расходится по комнатам и курилкам. Наступает тихий час. Идет процесс пищеварения это самое спокойное время, которое кто – то использует для чтения, а кто – то просто спит, положив голову на руки, прикрывшись раскрытым чемоданом для секретных документов.

Но сегодня не поспать – сразу после обеда назначено профсоюзное собрание. Не понятно, почему это делается в рабочее время, но начальству тоже неохота оставаться после работы по всякой ерунде, и оно сквозь пальцы смотрит на нарушение трудовой дисциплины. Профсоюзное собрание один раз в год превращается в митинг, вече новгородское, бунт стрелецкий. В этот день утверждается график очередных отпусков. Зачем это делается на собрании – не понятно, игра в «демократию». Начальство снимает с себя ответственность, отводит народный гнев, наверное. Все хотят гулять свои законные 24 дня летом, у многих дети, зимой, весной и осенью они учатся в школе, да и кого порадует отпуск в ноябре? На улице около нуля, или -5, мокрый снег и темно даже днем. А за границу, к теплым морям, народ не пускали. Во-первых «секретоносители» все, а во-вторых советским людям заграница вообще не нужна. Своя страна большая и правильная. И вот когда профорг зачитывает предварительные заявки на отпуск от граждан, начинается настоящий ужас. Сначала раздаются язвительные реплики, типа: «Ишь чего захотел! Каждый год летом!» Потом все сливается в невообразимый гул, и только резкий голос покрасневшего от натуги начальника Алексея Птицына на секунду способен прекратить этот крик. «Ворона каркнула» – прошипит язвительная Жаннетта, но и она смолкает. Птицын поясняет, что матери, имеющие двух и более несовершеннолетних детей, студенты – заочники, почетные доноры имеют право первоочередного выбора летнего отпуска, и зачитывает список льготников. Их оказывается более половины коллектива. Снова поднимается крик. Иван Андреевич в этом балагане не участвует. Он знает, что график, составленный и утвержденный на этом собрании, все равно не будет исполнен. Потом каждый, кто считает себя вправе, подойдет тихонько к начальнику отдела, поплачется на жизнь, подпишет заявление на отпуск в июле или а августе. И все равно в августе лаборатория опустеет, и никакие распоряжения высокого начальства не способны изменить эту ситуацию. Да и зачем менять? Что случиться, если их лавочку вообще закрыть на все лето? Да ничего, только дети в каникулы под присмотром будут, а «научных достижений» летом и так не бывает. Но народ все равно беснуется, требует специальных расчетов, с введением коэффициентов ценности месяцев, с учетом прошлых отпусков сотрудников. Одним словом, народ, как обычно, жаждет справедливого распределения.