Трудовые Будни Великого Героя
Шрифт:
У мамы на глазах появились маленькие слезинки. Она старалась их сдержать – она не хотела плакать, просто ей было грустно и немного страшно за нас. Я её понимал, но не собирался ради этого отказываться от своей жизни. Так же в своё время поступил и отец. Зато она отказалась. И опять же – ради нас.
Мама продолжила свои кулинарные эксперименты (кофейник при этом кипел уже десять минут), а мы с Роше доели завтрак и, схватив поднос с едой и кувшин с тёплым морсом, пошли в кабинет фон Прейса-старшего. По пути нам встретились работники дома, один из которых обратил на себя внимание и задал вопрос:
– Господин, разреши спросить у тебя. Мы не хотим беспокоить твою матушку,
– Слушаю, что случилось? – с легким любопытством спросил я.
– Деревенские, да и не только, интересуются – когда вы будете и будете ли вообще проводить обряд Договора? Мы, конечно, понимаем, что случилась беда, но традиции есть традиции. Тем более, молодежь по-другому работать не желает, а рук в доме не хватает.
Я задумался, ведь верно. Официальных работников у нас до сих пор нет – обряд Договора провести мы не успели. А работать люди всё равно хотят, как и кушать, и поддерживать традиции. Значит, нужно назначить новую дату проведения обряда.
– Я переговорю с господином фон Прейсом, уважаемый, – ответил я. – И о назначенной дате станет известно в самое ближайшее время. Ты меня услышал?
– Да, молодой господин. Спасибо за вашу помощь! Пусть беда обойдёт стороной ваш и наш дом!
И они пошли по своим делам, а мы по своим. Посуда на подносе позвякивала, печеньки манили, но Роше зорко приглядывал, чтобы я, не дай бог, не стащил ещё одну. В окна заглядывало солнышко, а нас ждал «увлекательный» диалог с отрезвевшим художником грандиозного таланта. Правда, после того состояния, в котором он был, трудно было поверить, что он вообще сможет держать кисти в руках.
Дверь кабинета была закрыта, и пришлось стучать. Правда, музыкальный перестук мы не успели развить, поскольку она открылась, пропуская нас во чрево комнаты.
Говорят, рабочее место – это отражение характера человека. Тогда попробуем сделать выводы по обстановке в кабинете у господина фон Прейса – и моего отца по совместительству.
Кабинет был большой, но не гигантский – его как раз хватало на массивный стол, несколько стульев, книжные шкафы вдоль стен и на большой буфет. Посреди комнаты стоял ещё один стол – стол заседаний, который служил опорой при общении с егерями, дипломатами, посланниками и прочими деловыми людьми. Дерево мебели было потемневшим от времени, но ничуть не утратившим надёжность и красоту. Красоты было в меру, всё-таки не женский будуар, а рабочая комната: немного резьбы, со вкусом подобранные шторы и обои, мягкая обивка стульев. Сам фон Прейс любил сидеть в кресле с подлокотниками.
В комнате было большое окно слева от стола, если смотреть от двери. Днём оно давало свет, а ночью – обзор на двор и парк. Сегодня оно было занавешено плотной тканью, поэтому темноту в комнате разгоняли свечи и лампы. Было душновато, пахло бумагой и немного – краской. На столе заседаний были кипы документов, карта ближайших окрестностей, составленная отцом, подсвечник с прогоревшими свечами. Рядом со столом были сложены подставки для картин – явно те, которые принадлежали мастеру художнику. Отсюда и запах краски. Рабочий же стол был практически пуст – только лист бумаги, самопишущая ручка и карандаш.
Фон Прейс сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Руки были сложены на животе – создавалось впечатление, что он дремал, но это была неправда: он открыл нам дверь, нажав потайную кнопку на столе, а значит, точно не спал.
Мы с Роше молча вошли, подошли к столу и поставили поднос с едой и кувшин с морсом. Отец глубоко вздохнул и приоткрыл один глаз:
– Я так полагаю, сын, что это Роше не дал съесть мои печенья.
Я
с возмущением посмотрел на Роше, а потом повернулся к отцу:– Вы что сегодня, сговорились? Издеваетесь надо мной с самого утра!
– Нет, просто я знаю твою любовь к выпечке матери, – примиряюще ответил отец. – И спасибо, что принесли завтрак – ночь выдалась длинной.
Мы дали ему время поесть, а сами тем временем изучили документы на столе заседаний: тут были отчёты егерей о поисках, о поведении заключённого, конспект доклада Роше о потерях и ущербе, отметки на карте, где был найден художник, и предположительный маршрут его следования от поместья до таверны. Тут же были записи разговоров со свидетелями и даже цены на новых крокодилов. Последний лист был зачирикан и смят – да уж, неизвестно, когда тут все отойдут от такого развлечения.
Фон Прейс управился с завтраком быстро, довольно похлопал себя по животу.
– Теперь с новыми силами можно приниматься за дела. Ну что, орлы, готовы пообщаться с дорогим гостем?
Мы молча кивнули, не поддерживая напускное веселье отца. Тот секунду посмотрел на нас, потом махнул рукой, взял свои бумаги со стола и мы отправились в допросную.
У дверей «рабочего помещения» нас встретил егерь, который доложил, что заключённый пребывает в трезвом состоянии, просит есть (Роше ухмыльнулся), а также спрашивает, а иногда просто вопит, за что его держат в казематах. Поскольку был приказ не бить, охрану пришлось менять каждые полчаса – парни просто не выдерживали его воплей. К нему никто не заходил, еду не давали, воду оставили заранее.
– Молодцы, работаете как надо, – похвалил отец. – Теперь с господином художником будем говорить мы.
Егерь пошёл вперёд, открыл нам дверь, впуская внутрь допросной. Оттуда донёсся вопль радости:
– Лю-у-у-у-у-ди-и-и-и! Меня услышали! – и звон цепей в ритме южных танцев.
– Голосок у него что надо, можно брать на корабль в качестве сирены, – проворчал егерь, закрывая за нами двери. – Господин, будьте осторожны. Всё-таки он может быть опасен.
Дверь закрылась, дважды лязгнул засов по металлическим петлям. Факел на стене – легкий треск и запах прогорающей смолы. Каменные стены – местами кирпич, но в основе своей – гранитные блоки. Толстый матрас – не очень чистый, достаточно большой, но от холода он не спасёт. Кандалы – вмурованы в стену, поблескивают сталью в свете переливающегося огня. И человек – видно, что красивый и благородный, но со следами страха, усталости и недоверия на лице. Он ожидал увидеть кого угодно, но явно не нас.
– Господин фон Прейс? Как же так? Что произошло – почему вы держите меня в кандалах? Я только успел поднять бокал за ваше здоровье, как меня повязали какие-то бугаи и притащили в это подземелье! Я думал – разбойники, и будут требовать выкуп, но тут явились вы! Что происходит?
Мастер художник тараторил без умолку, повышая тон своей речи. И если в начале его ещё можно было воспринимать, то чем дальше лились нескончаемой рекой его вопросы, тем жёстче его голос пилил наши нервы. Последний вопрос «Что происходит?» был сказан почти визгом и в два раза громче, чем первый.
Но его визг был прерван тряпкой, которая влетела ему в рот – отец не выдержал и швырнул какое-то тряпьё ему прямо в лицо.
– Теперь, уважаемый, когда вы немного успокоились, я задам несколько вопросов. А там посмотрим, будет ли резон отвечать на ваши. Вы не против?
Но только художник решил что-то ответить, как его опять заткнули тряпкой.
– Говорить будете, когда я скажу. А пока что киваем головой. Вот так, – и подойдя к заключённому, он своей рукой покивал головой художника.