Шрифт:
Александр Александрович Крон
Трус
Опыт трагедии
Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.
От автора
Эти пьесы написаны давно. Первая - полвека назад, последняя датирована 1956 годом.
С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.
Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.
Глаз писателя
Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше - возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.
Одна из причин - хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.
Большинство моих пьес - в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.
Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.
У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием - "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьеса самостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот - умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.
Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание
моих сочинений. Только проза - романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.Действующие лица
ДОРОФЕЙ СЕМЕНЯК, ефрейтор \
БАРЫКИН ВАСИЛИЙ \
ИВАН АКИМОВ РОМАНЧУК } солдаты.
САФОНОВ /
РЯБОЙ, ефрейтор /
СОЛДАТ с письмом и другие.
СТЕПАН, рабочий \
НАТАЛЬЯ, его жена \
УГЛОВ, начальник станции } железнодорожники.
ТАТЬЯНА, его дочь, телеграфистка /
ИГНАТ, молодой рабочий /
ШТАБС-КАПИТАН РЫДУН \
ПОРУЧИК ШЕБАЛИН \
ПРАПОРЩИК ТИЦ } офицеры.
ПРАПОРЩИК ЗОЛОТАРЕВ /
СУЩЕСТВО.
Акт первый
Действие происходит на железнодорожной станции в
течение нескольких суток. Средняя полоса Российской
империи. Начало зимы 1905 года.
Приземистое каменное строение с заржавленным флюгером
на крыше. Поблескивающие полоски пути, упрятанного в
темный провал между платформами.
Нищенский перрон с традиционным медным колоколом и
маленькими, тускло светящимися потными оконцами
вокзальных помещений и служб. Мокрые и скользкие
созвездия фарфоровых роликов и стаканчиков на
железных рейках и трезубцах, обледеневшие на резком
ветру телеграфные провода. И стынущие в свинцовых
предрассветных облаках, усеянные вороньими гнездами
верхушки голых сосен.
Из освещенных желтоватым светом окон доносятся звуки
пианино. В бывшем зале первого класса мужской голос
поет романс. Поющий - офицер, в этом невозможно
ошибиться.
"Передо мной раскинулась дорога,
Во тьме огней не видно путевых,
На сердце у меня неясная тревога,
Душа полна предчувствий роковых".
Голос умолкает.
Затем возникает песня. Она начинается без слов,
протяжная и задумчивая. Песня мощная и печальная,
сложенная людьми труда и окрашенная русской природой
в неповторимые тона ее рек, лесов и равнин.
Люди вернулись с работы. В погруженном в сумрак зале
третьего класса вспыхивает слабый свет, бросающий
гигантские неясные тени. И в лязге складываемых
винтовок исчезает песня. Тишина. Затем включаются
новые звуки. Мерное постукивание станционного
телеграфа. Длинный серебристый звонок телефона. В
смежной с залом третьего класса служебной каморке
яркий белый свет низко висящей лампы падает на
латунные части юза, оставляя в тени склоненную фигуру
дежурной телеграфистки. Звонок повторяется.
Телеграфистка протягивает руку к трубке
эриксоновского аппарата, не изменяя своей характерно
напряженной позы слухача. Другая рука продолжает
записывать принимаемую депешу. Девушка говорит:
– Минуточку!
и еще ниже склоняется над юзом, прислушиваясь к его
стрекотанию. Юз замолчал. Девушка заканчивает прием
депеши и выпрямляется, раскинув в стороны руки.
Телефон опять зазвенел: кто-то на соседней станции
энергично крутит ручку эриксона. Девушка быстро
снимает трубку и наклоняется к аппарату. Ее голос
звучит слабо от усталости.