Тряпичная кукла
Шрифт:
Что-то замкнуло в мозгу у Аниты, будто бы прошёл сильный электрический разряд. Один удар, резкий рывок — она решительно распахнула дверь. От боли и безумия глаза Аниты налились кровью. Плохо соображая, что делает, Анита тихо сказала: «Я люблю тебя». И тут же набросилась на Паскуале, царапая и кусая, ударяя кулаками и пиная ногами, а он, всё ещё не одетый, истекал кровью, но продолжал издевательски смеяться. Анита уже совсем не отдавала отчёта в своих действиях, её болезненная любовь была в агонии… Девушка обезумела, её вопли доносились до самого неба. Понадобились четверо санитаров, чтобы забрать её, и, пока они пытались увести её из дома, она в последний раз увидела лицо Паскуале, похожее на кровавую маску, но с той же его неизменной довольной ухмылкой. Паскуале победил, и это ещё больше сводило Аниту с ума. Она, привыкшая причинять боль и выигрывать всегда, была повержена этим ничтожным мужичонкой! Пока Анита металась по лестнице, изворачиваясь и вырываясь из квартиры доносился всё более громогласный смех. Когда Анита стояла уже внизу, у входа в подъезд, из всех квартир вышли соседи, которые с улыбками на лицах все вместе стали аплодировать происходящему. И тогда же она увидела последнего человека, который смеялся громче всех, это была Перлина, мерзкая колдунья.
Вот такая история у Аниты, моей единственной в жизни подруги. Печальная история одной ненормальной с совершенно больной головой, а с другой стороны, кто же ещё мог быть моим другом? Только такая женщина, как Анита, которая в конце концов по волшебству или по собственному желанию влюбилась. Да, любовь, которая, как мотор, двигает вперёд весь мир, любовь, которая не делает тебя счастливым, даже тогда, когда ты её находишь… Почему? Как только ты обретаешь любовь, то тут же боишься её потерять, и поэтому страдаешь, или ты ревнуешь и от этого страдаешь, или ты влюбляешься в другого человека — и страдаешь… и ты сидишь на стуле, а у тебя под ногами море воды — это слёзы, которые затопили твою квартиру, и их уровень поднимается выше и выше, пока ты не захлебнёшься… и ты страдаешь.
Мои безумные бредни
Но вернёмся к моей истории… я продолжала крутиться возле главного входа под сводами галереи в «Сан-Карло», где практически каждый вечер посещала оперные спектакли. В фойе театра все относились ко мне очень уважительно, тепло здоровались, может быть, потому, что они знали, что я настоящая синьора, а может, думали, что я сумасшедшая, может, опасались, что я устрою скандал, потому что они приходят в «Сан-Карло» покрасоваться, но на самом деле ничего не понимают, а я-то — истинная меломанка, прирождённая. И вот каждый вечер одна и та же история: «О, добрый вечер, синьора Контесса… да… что сегодня дают? Ах, «Дириндина»…» И увешанная драгоценностями графиня отвечает: «Ну да, эта, Пуччини». Я с ангельским терпением вежливо поправляю: «Как это Пуччини? Синьора Контесса, кретинка, «Дириндина» — это Скарлатти… Хорошего вечера!» Я не понимаю, зачем они приходят в театр, если ни в чём не разбираются, идите тогда смотрите оперетки для детишек, невежды! Каких только персонажей здесь не встретишь! Вот, например, есть тут две сестрички, слабоумные принцессы, ещё и старые девы, они всегда ходят вместе, словно сиамские близнецы. Думаю, когда они умрут, их похоронят тоже вместе одну под другой или плечом к плечу, они такие страшные, похожи на газовые баллоны, в общем, две свинки, и я уверена, что они — синьорины девственницы, потому что, кто возбудится, глядя на эти два древних комода? «О дорогой герцог… да, сегодня дают «Отчаявшегося мужа»… Чимароза!» Фамилию композитора назвала я, а то бы герцог опять попал впросак… Знаете, когда проезжает мусоровоз и оставляет за собой зловонный смрад? Вот такое же отвращение я питаю к герцогу, у него есть омерзительная привычка смотреть на меня сверху вниз, а потом он обращается к своей жене (ещё одна ненавистная дура) и в тысячный раз спрашивает: «А кто эта чудачка, которая всегда меня приветствует?» Но однажды я не выдержала и вышла из себя, схватила герцога за бабочку и с решительным видом прокричала прямо в лиц: «Ты в течение стольких лет со мной здороваешься и никак не можешь запомнить, кто я, у тебя старческое слабоумие, что ли?»
Вы хотите знать, кто же я? Я… Анастасия, дочь царя Николая Второго, на самом деле моё настоящее имя Марилена и реальная история Распутина была совершенно другой. В действительности всё было вот так: Распутин — прорицатель, он гадал на картах папе и маме, в общем — порядочная свинья, которая не стеснялась лапать ни мужчин, ни женщин, правда. А вот пожар в доме устроили не большевики, это абсолютная ложь. Дело было так. Моя мать, императрица Александра, вы её знаете? Хорошо. Именно она устроила историческую катастрофу. В тот день императрица готовила пасту и фасоль со шкварками, но тут соседка позвала мою мать: «Александра-а-а, беги к окну, сейчас расскажу тебе свежие-пресвежие сплетни». Моя мать, прирождённая сплетница, безмерно обожавшая всякие пересуды, запыхавшись, подбежала к окну, забыв на несколько часов кастрюлю с фасолью на плите, вот так дворец и загорелся, что привело к многочисленным жертвам. Я спаслась, потому что кувыркалась на сеновале с сыном конюха, а когда мы увидели вспышки огня — тут же сбежали. На самом деле первым сбежал сын конюха, оставив меня со спущенными меховыми стрингами. Все вокруг кричали: «Пожар! Пожар! Бегите!» И тогда я убежала, а сейчас странствую по свету и никому не говорю, кто я, потому что сразу начнутся расспросы о моём спасении. А что мне отвечать? Но герцог смотрел на меня своими глупыми рыбьими глазами, давая понять, что совершенно мне не верит, но я не растерялась и добавила: «Я шучу, синьор Дука, я не Анастасия, по правде говоря, я Луна…» Что вы знаете о Луне? Откуда вам знать, сколько было жертв, сколько споров у меня было с этим нахалом Солнцем. Я расскажу вам историю, которая случилася со мной.
Однажды вечером я ждала Солнце, которое, как обычно, появлялось опозданием на час-другой, и думала: «Это как всегда! Бог его знает, в какой траттории или забегаловке оно сейчас напивается, как старый непросыхающий пьянчуга. Никакого уважения к окружающим! Ведь оно же Солнце! Да что оно себя возомнило императором Вселенной, что ли? Ну уж, когда оно придёт, я ему устрою!» И пока я размышляла… вот он — нахальный луч, озаривший небо. Я была раздражена, находилась просто в бешенстве! Я провела бессонную ночь из-за дискотеки с оглушающей музыкой, а когда я не высыпаюсь, то становлюсь невыносимой. Я набросилась на синьора Солнце: «Ну добро пожаловать! Кофейку-то уже выпили? А сигаретку не хотите?.. Так вот, уважаемый, всему этому должен прийти конец, у меня есть свои дела. Ты кем себя возомнил, что позволяешь себе появляться, когда и как тебе вздумается, в следующий раз я так вспылю, что у меня звёзды забегают…» Но, как всегда, он чувствовал себя всемогущим своевольным самцом и поэтому ответил мне без всякого уважения, по-хамски: «Хватит! Каждое утро одно и то же… чего ты хочешь? Может, исчезнешь уже? Давай, давай, иди отсюда, мир сможет и без тебя обойтись, ты же знаешь, все мы приносим пользу, но незаменимых нет, если хочешь, я скажу тебе всё, что думаю… Ты — холодная, ледяная, когда у тебя месячные,
ты даже Землю не освещаешь. Да и вообще, когда ты работаешь, люди спят, спят и ждут меня, ведь я дарю им тепло, свет, чтобы они могли жить, чем-то заниматься, смотреть друг другу в глаза». Солнце всегда было высокомерным, заносчивым антифеминистом. Тем временем всё население Земли собралось, чтобы поприсутствовать на этом эпическом скандальном выяснении отношений вселенского масштаба, но я не стала уступать Солнцу и без промедления ответила: «Ах так! Но если я уйду, что же будут делать люди? А волки — на что будут выть? Ты видел хоть одного волка, который выл бы при солнечном свете? А влюблённые, поэты — как будут стихи и песни писать? Лучше мне уйти, а то я оттаскаю тебя за волосы и повыдергаю все лучи из головы — тебе и этой кретинке Венере».Тогда я созвала все звёзды и ушла, спряталась за тучей, моей подружкой, чтобы посмотреть на реакцию Солнца… оно вело себя как сумасшедшее. «Да вы понимаете, кто я такой? — кричал синьор Солнце. — Я — двигатель мира! Я — Солнце! Даже не так, я — бог Солнце!» Он был очень взволнован, кричал и ругался, он раскалился докрасна и громко продолжал повторять, что он — бог Солнце. И именно в этот момент недра Неаполя разродились старухой, лёгкой, как паук. Она вскарабкалась на холм Вомеро, подняла руку и провозгласила: «Ты — бог-засранец! — голос старушки прогремел, заставив замолчать Солнце и всех людей. — Луна права, я вижу тебя каждый вечер в ночных заведениях в компании потаскух, ты напиваешься, сидишь там допоздна, потом наутро не хочешь просыпаться, а эта бедняжка вкалывает за тебя… мужлан, шовинист… придурок!»
Другие присутствующие тоже набрались смелости и стали оскорблять Солнце. Бедолага понял намёк и тоже спрятался за облаком, там же, где была Луна, которая, увидев унижение Солнца, сказала ему: «Ну не злись, я и ты — друзья уже тысячи и тысячи лет, давай начнём сначала. Ты пока что запишись в группу анонимных алкоголиков, я же схожу в салон к косметологу, сделаю маникюр, педикюр, приму несколько сеансов в солярии, а то я совсем бледная, а потом посещу психолога, и, когда вернусь, мы всё начнём сначала. Что ты об этом думаешь?» Солнце кивнуло, поцеловало Луну в щёку, а Луна в бешенстве заорала: «Чтоб тебе пусто было! Ты обжёг мне щёку… я сто раз тебе говорила не целовать меня, ты постоянно оставляешь на мне ожоги, теперь придётся идти к дерматологу… пьяница!» Солнце улыбнулось, крепко обняло Луну, и они занялись любовью, забыв о ненависти и пообещав друг другу, что оба изменятся.
«Поэтому, дорогой герцог, — сказала я, — не слишком задавайтесь, вы же слышали: «Все мы приносим пользу, но незаменимых нет!». Вы помните «Ла Ливелла» Тото? Подумайте хорошо и прислушайтесь к моим словам, сдайте пару анализов крови: у вас лицо бледное, морщинистое». Обиженный герцог резко возразил: «Плебейка! Базарная баба! Хабалка!» Но все эти оскорбления я даже не поняла, кроме «хабалки», просто схватила его за шиворот и вышвырнула из театра, потом вцепилась в волосы герцогине и протащила её через всю галерею «Сан-Карло». Несколько минут — и завыла сирена скорой помощи, двое здоровых медбратьев связали мне руки и в который уже раз увезли в лечебницу. Я ведь в стольких заведениях побывала, где-то со мной хорошо обращались, где-то — не очень, но по крайней мере у меня была крыша над головой, пристанище для моей больной башки.
Однажды, во время моего пребывания в больнице, я хорошо помню, это был канун Рождества, врачиха попросила меня написать письмо младенцу Иисусу и положить потом под ёлку, я могла написать всё, что хотела, так сказала докторша. Я ответила: «Ты уверена, что я могу написать всё, что мне придёт в голову?» Врачиха растерянно посмотрела на меня и отрезала: «Да… но не переусердствуй!» Тогда я взяла бумагу и ручку и принялась писать: «Дорогой Иисус, мы с тобой должны немного поговорить… неужели тебе кажется нормальным, когда умирает наш близкий человек, мы, удручённые, обращаемся к священникам и просим их объяснить, а они отвечают нам в замешательстве, хотя на самом деле видно, что им совершенно плевать на это: «Ведь Господь забирает лучших, чтобы они стали ангелами». Я вот этого просто терпеть не могу. Но как, спрашиваю я, уже миллиарды лет ты впускаешь в свои небеса столько этих ангелов, разве там ещё не случилось давки? Куда ты всех деваешь? А вообще, ты знаешь, во сколько они тебе обходятся? Учти, что те ангелы, которые приезжают к нам из бедных, охваченных войнами стран, влетают нам в копеечку, а ты-то как справляешься?
И ещё один вопрос: а что ты делаешь с детьми, с молодыми людьми? Я могу ещё понять — старики, это естественно — терять родителей, но совершенно немыслимо — забрать ребёнка, а мать лишить разума. Как бы то ни было, сделай две вещи: во-первых, постарайся забирать как можно меньше детишек и молодых, а во-вторых, скажи своим священникам, чтобы придумали какую-нибудь другую отговорку, потому что эта, с ангелами, совсем не работает. Ну и так как мы уже разговариваем… почему ты потакаешь всей этой ненависти и злобе по отношению к женщинам? Только потому, что эта швабра Ева съела яблоко? Почему за это должны расплачиваться все женщины на свете? Ты разве не мог сказать Еве: «Если ты съешь это яблоко… ты будешь мучиться хронической диареей». И тогда, когда возбуждённый Адам подошёл бы к ней, она романтично ответила бы: «Нет, любимый, не могу, у меня понос». А ты, как всегда, перебарщиваешь, как и в истории с зачатием. Ну как так, это что, нормально: мужчине, чтобы заделать ребёнка, достаточно нескольких минут, а женщине потом страдать целых девять месяцев, с токсикозом, больной спиной и всем остальным в комплекте. Если бы ты был богом-коммунистом, то мог бы распределить всё по справедливости: один раз беременеет женщина, другой раз — мужчина, один раз рожать тебе, другой — мне, тогда никто не раздражался бы, мужчина даже стал бы более чутким, так как понял бы, что значит ходить широко расставив ноги в течение многих месяцев.
А сейчас давай поговорим о расах. Ну зачем, зачем, спрашиваю я, ты сотворил людей со столькими цветами кожи? Неужели нельзя было оставить только один оттенок? Ну я не знаю, цвет глицинии, тёмно-лиловый, цвет звёздного неба, нет?! Тебе вздумалось сделать по максимуму: белый, чёрный, жёлтый, красный, таким образом ты создал и расовую ненависть. Тебе ведь известно это? Я могу понять историю с Вавилонской башней, когда ты перемешал все языки, потому что люди хватили лишнего, но с цветом кожи тебе надо было быть поаккуратнее. Прости меня великодушно, что мне приходится это говорить, но тебе надо брать ответственность за свои поступки, и не делай вид, что тебе всё равно, подумай хорошенько, не строй из себя, как обычно, упрямого осла. Прошу тебя, веди себя хорошо и счастливого Рождества!».