Трясина
Шрифт:
Маркин достал сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно закурил.
– Врет, скотина, на испуг берет! – чуть не завопил он.
– Не думаю.
– Выходит, что вместо того, чтобы давить эту жирную скотину, мы должны оберегать ее?
– Выходит, – Пряхин мотнул головой. – Такие вот дела, Сергей. Почему я решил с глазу на глаз поговорить с тобой и придти к общему решению? Вряд ли ты обрадуешься, если наша закулисная деятельность будет предана всеобщей огласке. Мы влипли, и только нам самим выпутываться из этой грустной истории.
Появился Рантик.
Пока тот выставлял на стол выпивку и закуску, разливал коньяк в рюмки, Маркин
– Эх, Иван, -. покачал головой Маркин, когда удалился Рантик, – неужели придется закрывать глаза на то, что они вытворяют? За Рэмом последовало убийство его жены, покушение на нашего сотрудника.
– Ублюдки! – выругался областной прокурор. – Обещали, даже божились, что наших людей трогать не будут.
Последние слова Пряхина резанули слух Маркина. Выходит, что он в сговоре с этой пузатой скотиной и его, шефа следственного управления, втянули в эту грязную трясину, из которой почти нет выхода. Мысленно он просил прощения у Жана, как на исповеди, просил Всевышнего списать его грехи, хотя понимал: прежних дружеских отношений с Жаном быть не может. Придется держать своего коллегу на солидном расстоянии от себя.
Внезапно его осенило:
– А что, Иван, если инкриминировать ему все грехи и упечь в кутузку? И там заставить заговорить как миленького, признаться, где эти проклятые письма. Ведь может случиться, что это очередной шантаж с целью припугнуть нас. А заставит его признаться не столько страх, сколько боль… Другого выхода не вижу.
– Нет, Сергей, не пойдет. Мы у него на крючке и, как это не печально, приходится это признать. Да, он преступник с большой буквы. Но это знаем только мы с тобой. И что мы можем ему предъявить? Лично он не убивал и не покушался. Кроме того, он активный член общества, директор базы, ему доверяют люди – он депутат областного законодательного собрания. Иди-ка придерись!
– Но нам от этого не легче, – с горечью промычал Маркин и выругался.
– Давай посмотрим на это с другой стороны. Да, мы влипли, но разве только мы?
– Кто еще? – Маркин глубоко затянулся сигаретой и глянул на собеседника тусклыми, помертвевшими глазами.
– Эта цепочка тянется высоко… – прокурор опрокинул в себя новую порцию коньяка. – От этого признания, как от коньяка, теплее на душе становится. Не находишь?
Маркин пожал плечами.
– Если полетят наши головы, – Пряхин взмахнул указательным пальцем, – то вслед за нами вся иерархическая пирамида перевернется с основания на острие.
– И что ты предлагаешь?
– Решение здесь только одно: надо все грехи списать на кого угодно, кончать расследование и передавать дело в суд. Когда этот кто-то будет арестован и сядет в кутузку, слово останется за мной, то есть за правосудием. Так что все наши с тобой эмоции излишни. Да, Карпухин подонок, каких свет не видывал, да, втянул нас в грязное дело, но ведь и мы не лыком
шиты, чтобы дать себя облапошить. Кстати, кто у тебя занимается этим расследованием?– Осипов, Жан Осипов.
– Как он?
– Продолжает настаивать на дальнейшем расследовании.
– Но у него нет никаких конкретных данных – всего лишь внешние детали. Одни загадки без отгадок.
– Но он упрям, к тому же честен и принципиален.
– Эти качества и надо использовать. Труп исчез?
– Бесследно.
– Вот и надо направить всю его честность, смекалку и другие положительные качества на поиски трупа. То есть одно дело закрыть, другое открыть. Этого, кстати, и добивается Карпухин. И тогда, как говорится, и волки будут сыты, и овцы целы. Что же касается покушения на нашего человека, то это слишком… Божились, что власть руками не будут трогать. Я с ним поговорю настоятельно и жестко и, надеюсь, что этого больше не повторится.
Придя к единому решению, они допили коньяк, закусили горячим шашлыком и вышли на улицу. Моросящий дождь продолжал серебрить асфальт. Они пожали друг другу руки. Иван Гаврилович остановил такси и укатил, оставив Маркина наедине со своими паршивыми чувствами и мыслями.
19
Лом подцепил плиту, поднял и опрокинул ее. Под ногами зазияло отверстие, и туда просочился лунный свет. Колымей посветил керосиновой лампой. Показались ступеньки, спускающиеся в подземелье.
Вопреки ожиданиям, лесенка не была завалена землей: ведь в тот раз, когда он поднимал плиту, почва под ней обвалилась. «Чудно как-то, кому же понадобилось наводить здесь порядок?» – подумал Колымей, не подозревая, что ответ получит там, под землей.
– Подержи, Игнат, – он протянул другу лампу, потом бросил вниз лом и пузатый чемодан. – И подстрахуй меня.
Держась за руку напарника, Колымей свесил ноги в отверстие и, нащупав ступеньку, опустился на нее. Забрав керосиновую лампу, он стал медленно двигаться вниз.
– У тебя все нормально? – крикнул Игнат.
– Да, уже стою на земляном полу, – отозвался глухой голос.
– Иду за тобой.
– Только не забудь прихватить свою лампу. – Колымей поднялся на несколько ступенек и протянул руку. – Держись, чтобы не сорваться.
Оба очутились на вязком от влаги земляном полу. Темнота обдавала сырым спертым воздухом. Держа лампы перед собой, они шаг за шагом пробирались по узкому коридору с пористыми стенами, пока не очутились в просторном зале. Под ногами хлюпала жижа. В середине зала до потолка вздымались толстые колонны из пиленых камней, покрытых зеленоватой слизью.
Игнат остановился возле одной из них. Еле заметно проступало тут какое-то изображение. Он тщательно продраил его рукавом старенького пиджака. И тут же ахнул с благоговейным восхищением: барельефы с религиозной тематикой украшали колонну, выложенную из туфа. В трепещущем свете лампы увидел крест с сусальной позолотой.
– Колымей! – окрикнул он друга.
–Что там?
– Ты говорил, что на бумаге с шахматным этюдом были изображены кресты?
–Да.
– Тогда погляди сюда.
Победные колокола зазвенели у них внутри. Они навалились на розовый камень, чтобы сдвинуть его. И тот под напором дрогнул: скрипя протерся между такими же камнями, открыв потайное место. Колымей поставил лампу на пол, просунул руку в образовавшееся отверстие и вытянул оттуда длинный футляр, обтянутый овечьей шкуркой. Игнат замер в ожидании, пока тот разворачивал находку.