Трясина

Странная тень беспокойства скользнула по лицу Вадима. Трупов он повидал достаточно, чтобы сложилось мнение об их тлетворности – лица обескровленные, восковые, а тут… Ну, что-то необъяснимо магическое -совсем другой покойник: с румянцем на щеках, глаза не впалые, как обычно, а закрыты так, будто тот заснул на какое-то время. Ему даже почудилось, что веки у усопшего напряжены – так бывает во время долгого и тяжелого сновидения.

– Как живой, – озадаченно шепнул он Жану. – Такое впечатление, словно он сейчас поднимется из гроба.

Жан усмехнулся:

– Стой и жди его пробуждения, пока я буду заниматься делом.

Он подошел к теще, показал удостоверение, представился:

– Жан Игоревич Осипов, капитан следственного управления. Не уделите мне несколько минут? Сами понимаете, дело неотложное.

Ее брови изумленно поднялись. Она заглянула в удостоверение, изучила его.

– Чем могу вам служить?

– Меня интересует буквально все, что связано с гибелью вашего зятя – Неужели нельзя выбрать более подходящий момент?

– Нельзя… Так сказать, по горячим следам, – ответил Жан и почему-то вспомнил слова Маркина: – Мы, как положено, хлеб свой отрабатываем.

Она задумалась.

– Но только на пару минут, – наконец согласилась она. – Как вы говорите вас зовут?

– Жан Осипов, Жан Игоревич.

Женщина поднялась, поманила следователя в соседнюю комнату. Там она усадила его в кресло, сама села на диван.

– Аделаида Андреевна, – тихим голосом произнесла она. – Я вас внимательно слушаю, Жан Игоревич.

– Как это произошло?

– Случилось это позавчера. Позвонили из «неотложки», сообщили, что выезжали по вызову в ресторан «Заря» – это недалеко от нашего дома. Там застали его мертвым. Медэкспертиза показала, что смерть наступила от отравления цианистым калием. Словом, он отмучился, отмучились и мы.

– И вы?

– Скажу откровенно, – она глубоко вздохнула, – туда ему и дорога. Он извел нас со Светой… Правда, поначалу производил впечатление добропорядочного молодого человека. Такой вальяжный, учтивый… И я не противилась их женитьбе, даже подумала, что моей дочери повезло в жизни. К свадьбе он обзавелся квартирой, подарил Свете новенький «жигуленок», обучил ее вождению. О таком зяте только мечтать можно. А когда у них родился сын Сережа, он в нем души не чаял.

– Где работал ваш зять?

– В каком-то проектном институте, хотя ни Света, ни я понятия не имели в каком именно. Зарабатывает хорошо – и ладно. Ну, а год назад все началось…

– Что началось?

– Сперва повестки в милицию, потом сама милиция стала нас дергать. А он в это время где-то скрывался. Позванивал иногда, даже неожиданно появлялся. Выкручивался, мол, командировки его замучили. Ну, я же не дура, понимала, раз милиция им заинтересовалась, значит влип в какую-то историю, значит рыльце у него в пуху.

– А ваше предположение?

– Убеждена, – она перешла на шепот, – он занимался наркотиками. Светлана дважды находила в его в карманах пакетики – то ли с кокаином, то ли с героином. Сама я однажды видела их в ящике его письменного стола. Поэтому, думаю, и разыскивала его милиция. Света, конечно, места себе не находила, думала развестись. Тогда он прибегнул к угрозам, обещал выкрасть сына… Мы вынуждены были надежно спрятать Сережу – отправили его на дачу к моей приятельнице Эмме Парсеговне.

– Где эта дача?

– Это, сами понимаете, под строжайшим секретом.

– Мне это на всякий непредвиденный случай, – пояснил Жан. – Да и от кого теперь скрывать, если ваш зять уже никому угрожать не может.

– Логично, – согласилась Аделаида Андреевна. – Это в деревне Неча-иха, в десяти километрах отсюда. Дожидаться похорон я, между прочим, не намереваюсь, думаю завтра с утра отправиться к внуку.

Жан ограничился кивком. С минуту он Сидел молча, потом осведомился:

– Не утомил я вас расспросами?

– Знаете, напротив, – ее лицо озарила легкая улыбка. – Беседуя с вами, я даже расслабилась.

– Скажите, как мне повидаться с родителями Рэма?

–Матери он лишился давно. Когда ему шел семнадцатый год, она уехала от мужа навсегда. Рэм остался с отцом – Арсеном Давидовичем Багратовым. Это был аристократического плана человек – покладистый, внимательный, с хорошими манерами,-приятный собеседник. Но со странностями. Он преподавал философию в университете, заведовал там кафедрой. Его отношения с сыном были очень натянутыми, а позже Арсен Давидович проклял сына, отрекся от него, и их связи окончательно оборвались. Это я сейчас понимаю мотивы разрыва.

– Вот с ним мне и хотелось бы встретиться.

– Это невозможно, – нахмурив лоб, участливо отозвалась она. – После увольнения из университета Колымей, такую кличку придумали ему студенты, как отшельник ушел в себя, стал редко появляться на людях, но продолжал заниматься какими-то загадочными вещами.

– Любопытно.

– Я же говорила, что он был со странностями. Вбил себе в голову, что познал тайны мироздания с помощью астрологии, спиритизма и прочего колдовства. Словом, оккультист. Вот за эти вольности и уволили его из университета. Что только не плели вокруг него: мол, психопат, сумасброд, колдун. А ведь это был Милейший человек… Ну, а потом пришла весть, что он утонул в реке.

–Утонул?

Она встала, нашла на висячей полке газетную бумагу и подала Жану.

– Вот поглядите… Я как раз Арсена Давидовича сегодня вспоминала-Думала, как у такого умного и интеллигентного во всех отношениях человека мог быть такой никудышный сын? Эту газетную вырезку двенадцатилетней давности с некрологом о гибели профессора я нашла сегодня. Хотите, могу подарить – у меня где-то завалялись еще две-три такие заметки- Благодарю, – Жан принял старую публикацию. – Скажите, Аделаида Андреевна, сколько детей было у профессора?

– Только Рэм…

Склонность собеседника к откровению – сущий дар для следователя. Жан, черпая информацию из уст Аделаиды Андреевны, записывал в своей памяти все подробности так тщательно, как записывают на магнитофон хорошую музыку. Сердечно поблагодарив за содействие следствию, он неожиданно спросил:

– Вы не испытываете беспокойства от случившегося?

– Для меня нет ничего более грустного и удручающего, чем процедура похорон.

Жан явно хотел допытываться дальше, но тут в дверях возникла Светлана – высокая, стройная брюнетка лет тридцати. Она была бледна, возле рта пролегла горькая складка, в глазах скрывалось глухое раздражение.