Трясина

Хорошо бы увидеть, как она улыбается.

Этому его желанию сбыться было не суждено.

Когда он пришел, Ханна читала лекцию. Эрленд постучался в аудиторию и спросил, не здесь ли она, — словно заблудился в коридорах университета. Профессор попросила его подождать окончания занятий, и Эрленд добрую четверть часа простоял в коридоре, как будто его выставили из класса за плохое поведение. Затем дверь аудитории распахнулась, и Ханна вышла оттуда маршевым шагом, не оглядываясь на Эрленда, прошествовала мимо, бросив на ходу, чтобы он следовал за ней. Это было не так легко — казалось, за каждый его шаг она успевает сделать два.

— Представления не имею, чего полиция может от меня хотеть, — произнесла она в воздух, лишь немного обернувшись, как бы проверяя, что Эрленд не слишком далеко отстал.

— Скоро узнаете, — задыхаясь, сказал Эрленд.

— Весьма на это рассчитываю, — ответила Ханна и открыла следователю дверь в свой кабинет.

Эрленд изложил ей, зачем пожаловал. Слова гостя на миг повергли хозяйку кабинета в задумчивость, и пока она молчала, Эрленд воспользовался моментом и коротко рассказал ей историю Ауд и ее матери, добавив несколько слов о диагнозе и собственно о том, что мозга в черепе девочки не обнаружено.

Молчание длилось еще некоторое время, после чего Эрленда спросили:

— Повторите, в какую больницу ее госпитализировали?

— В Кевлавикскую. Скажите, откуда вы берете образцы органов для занятий со студентами?

Ханна ошеломленно посмотрела на Эрленда:

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Если я правильно понимаю — ведь я не эксперт, — сказал Эрленд, — у вас на факультете используются человеческие органы, для обучения. Кажется, вы их называете биообразцы. Мой вопрос очень простой — откуда вы их получаете?

— Мне кажется, что я совершенно не обязана что бы то ни было сообщать вам на этот счет, — ответила Ханна и принялась разбирать бумаги у себя на столе, словно пытаясь показать, что у нее и без Эрленда дел хватает и его вопросы не заслуживают ее внимания.

— Нам очень важно понять, — сказал Эрленд, — нам в полиции очень важно понять, где находится мозг девочки, если он не уничтожен. Вероятно, какая-то информация содержится в ваших архивах. Мозг поступил на исследование после смерти девочки, но на положенное место его не вернули. Вполне возможно, что история тут простая — для качественного изучения опухоли потребовалось длительное время, а девочку нужно было уже хоронить. Я полагаю, что ее мозг оказался у вас — где же еще храниться органам, как не в университете и больницах. Так что не думайте, будто можете задирать передо мной нос, — я могу вам и вашему каменному личику устроить массу неприятностей, а заодно университету и всем остальным. Вы прекрасно знаете, журналисты умеют вынуть душу из кого угодно — так вот я, по случаю, хорошо знаком с парой людей из прессы и телевидения, и мне стоит только попросить, как они запросто организуют вам очень веселую жизнь.

Ханна посмотрела Эрленду прямо в глаза, тот и не подумал тушеваться. Так они смотрели друг на друга некоторое время.

— Сколько веревочке ни виться… — выдохнула Ханна.

— А все конец будет, — закончил Эрленд за нее. — Разумный подход, рассказывайте.

— В таких делах руководствовались лишь одним правилом, но вы сами понимаете, я ничего не могу вам сказать. Все эти вопросы крайне деликатные.

— Поймите, я не занимаюсь расследованием пропажи мозга девочки как таковым, — сказал Эрленд. — Я не утверждаю даже, что эта пропажа — преступление, у меня нет никаких оснований предполагать, что мозг украли. По мне, вы можете делать с трупами все, что вам заблагорассудится, если только эти действия не выходят за пределы разумного.

Выражение лица у его собеседницы стало еще свирепее.

— И если готовить будущих врачей иначе нельзя, то я уверен, многие люди согласятся считать ваши действия оправданными. Но это все высокие материи, а у меня дело очень простое и приземленное. Мне нужно найти один конкретный орган для проведения нового его исследования, так что если вы можете помочь мне отследить его судьбу с момента извлечения из тела умершей и до сего дня, то я буду вам чрезвычайно признателен. Эта информация нужна мне лично, в частном порядке.

— В каком смысле «вам лично»?

— В том смысле, что я не намерен давать этому делу ход, что бы там ни выяснилось. Нам нужно найти этот мозг, вот и все. Плюс меня интересует, почему нельзя было взять образец, почему потребовалось извлекать мозг целиком.

Ханна задумалась.

— Я, разумеется, не знаю подробностей истории, которой вы занимаетесь, но сегодня действуют более строгие правила насчет аутопсий, чем тогда, — сказала она, помолчав. — И если вас интересует практика шестидесятых годов, то ничего нельзя исключать. Вы говорите, что девочку вскрыли, несмотря на протесты матери. Таких случаев в те годы было сколько угодно. Сегодня — другие правила, родственников немедленно извещают о смерти и сразу же испрашивают разрешения на аутопсию. И если они возражают, ничего не делают — за исключением каких-то абсолютно особых случаев. Случай, о котором вы говорите, однако, относится как раз к числу таких исключений, самых тяжелых. Потерять ребенка — жуткая трагедия для родителей, и в этой ситуации не у всех врачей хватает смелости официально испросить у них разрешения на вскрытие.

Помолчали еще.

— Кое-какие записи у нас уже оцифрованы, — продолжила она, — остальное в архивах в нашем же здании. Записи весьма подробные. Самая крупная больничная коллекция органов расположена на Баронской улице — как вы сами понимаете, основное обучение проходит не в университете, а в клиниках. Знания получают из практики.

— Патологоанатом почему-то не захотел показывать мне банк органов, а сначала попросил поговорить с вами, — сказал Эрленд. — Я не понимаю почему, при чем здесь вы и университет?

— Давайте посмотрим, что у нас есть в компьютерной базе, — сказала Ханна, пропустив вопрос Эрленда мимо ушей.

Она встала и подошла к не замеченной ранее Эрлендом двери в боковой стене, отперла ее ключом и ввела пароль на клавиатуре рядом с замком. Дверь открылась, и Ханна предложила Эрленду последовать за ней в просторный зал без окон, где вдоль стен стояли шкафы с ящиками, а посередине — столы с компьютерами. Профессор еще раз спросила у Эрленда имя девочки и дату ее смерти, ввела их в поисковую систему.

— В базе ее нет, — задумчиво сказала она, глядя в монитор. — Покамест оцифрованы лишь данные с 1984 года. Мы собираемся перевести в электронную форму все архивы, но пока дошли только до 1984-го.

— Значит, то, что меня интересует, хранится вот в этих шкафах, — сказал Эрленд.

— Вообще-то у меня на все это нет времени. — Ханна посмотрела на часы. — Мне давно пора читать следующую лекцию.

Все же она окинула взглядом ящики, подошла к одному из них, прочла надпись над ручкой, перешла к другому, затем к третьему. Тут и там она вынимала ящики, проглядывала папки, но все быстро задвигала на место.

И что только хранится в этих папках?

— У вас тут истории болезни?

Ответом ему был раздраженный стон.

— Только не говорите мне, что вы к нам по делам Комитета по неприкосновенности частной жизни, — добавила она и с грохотом закрыла очередной ящик.

— Я просто спросил.

Ханна открыла еще один ящик.

— Вот, смотрите, тут есть что-то на тему биообразцов, — сказала она. — 1968-й год. Есть кое-какие имена, но вашей девочки тут нет.