Трюкач
Шрифт:
«Охраняли командный пункт. Приводят трех пленных. Явно мирные. Начальник разведки берет пистолет, стреляет крайнему в лоб. Двое живых показывают на мертвого: он – душман, он нас заставлял. Начальник разведки стреляет в следующего. Последней кричит: они меня замордовали, я – свой. Но где душманы находятся, не говорит. В расход!…
Один наш командир, – генеральский сын, взял как-то в плен троих духов. Одному голову отрезал, сварил из нее суп и оставшихся двух этим супом накормил. За что и понес заслуженное наказание: выговор по партийной линии. Без занесения…
Помню, появилась возможность ознакомиться, со штатными документами. Получается, самые боевые люди – политотдел: от писаря до
Два года потребовалось, чтобы снять в Афгане красные погоны с пехоты и голубые с ВДВ, заменить на защитные. А парни гибли, – мишени… лучше не придумаешь. Обмундирование поставляли бу, списаное, под руками материя расползалась. Ну, а генералы наши коллекционировали оружие и получили бакшиши. Мы остались виноватыми. Вот так вышло.
Я – неизвестный. У меня нет ни имени, ни фамилии. Но есть последний патрон, которым я так и не застрелился в Афгане…
Освобождены трое военнопленных, однако возвращаться домой они не намерены. Когда корреспонденты попросили сказать о своих чувствах, те не ответили ничего конкретного, кроме небольших речей с цитатами из Корана. В частности, они сказали: Мы изучали исламское учение. Мы поняли подлинную Идею Ислама, поэтому мы выбрали путь джихада против коммунистических элементов как в Кабуле, так и в Союзе.
(«К совести». Газета ветеранов войны в Афганистане).
Эти – не пощадят. Совесть? Оно конечно, по Далю, – внутреннее сознание добра и зла. Но! По Далю же: ТАЙНИК ДУШИ, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка. Тайники души террористов: что ж нас никто не величал террористами в Афгане? интернациональные должники! а здесь мы делаем только то, чему нас научили, к чему призывали в Афгане! одобрение или осуждение каждого поступка – в прямой зависимости от того, кто совершает поступок. Всяк меряет на свой аршин. Ибо сказано в Коране, глава (2) Корова: «Иудеи говорят: «Назаряне неосновательны, а назаряне говорят: Иудеи неосновательны, тогда как и те и другие читают Писание. Подобное словам их говорят и незнающие – язычники. В день воскресения Бог рассудит их в том, в чем они между собою разногласят».
Однако, находясь под перекрестным прицелом выходцев из Афгана, ступивших на тропу войны (хоть как ее называй, хоть священной!), невольно засомневаешься, что доживешь до дня воскресения, когда Бог рассудит возникшие… м-м… разногласия. А пацана-переростка уже никто не воскресит. И того небритого кавказца – тоже не воскресит. Того самого, который (слева!) дернул занавесочку и выглянул наружу.
Выстрел! И кавказец обмяк в кресле.
– A-а! Кровь! – неугомонно заверещала грузная тетка, прежде накликавшая: Нас убьют!
Пуля прошила насквозь и кавказца и спинку сиденья и – ужалила в руку. Тетка голосила от боли, от страха, от неожиданности – ведь только что все пальчики были целые, и вдруг… ее то за что?! Трясла ладонью, разбрызгивая красные капли.
– Охренела?! – заорал чистюля непреклонного возраста, сидевший справа от нее через проход. Шейный платок, сорочка – мятый беж, белоснежный пиджак… уже не белоснежный, уже в крапинку. – Испачкала, дура! – но не отпрянул подальшe, а чуть было не кинулся на тетку – отомстить за поруганный блейзер. Крапинок крови на белом прибавилось. – Нарочно, да?!
Тот самый случай, когда за шмотку можно убить и… быть правым… по-своему. Ничто не существует в мире – ни заложников, ни террористов. О-о, пиджак, пиджак! Какой пиджак! Какой БЫЛ пиджак!
Но заложники существуют, и чистюля – в их числе.
Но террористы существуют, и, чистюля – не из ИХ числа.
Сказано было: не двигаться! Сказано: лицом вниз! внятно: молчать и ни звука!
Так что? Еще выстрел? Еще труп?
– На место! – просипел в спину чистюле «задний», – На место, гет.
– Белый ведь был! – обернулся пижон к заднему, ища тоном справедливости, мол, сам. посуди…
– Тапочки у тебя тоже белые? – угрожающе пообещал «задний», клацнув татэшкой.
– У меня сапоги… – о своем, о пижонском произнес чистюля и… понял намёк, – Понял! Я понял, понял! – прыгнул в кресло, как в окоп, сжался.
– И сиди! И не двигайся! Гет… в сапогах!
Грузная тетка попритихла, вполголоса колдуя над пальчиком: «Ой, мамочки-мамочки-мамочки! Ой, мамочки, мамочки!».
– Кончай стрельбу! – прогремело с небес… Условия?!
… Условия таковы: один человек, один и без оружия, выносит на полосу саквояж с баксами и дурью. И без глупостей. На прицеле держим. Он оставляет баксы и дурь в ста метрах перед автобусом и возвращается к своим. Автобус подъезжает, подбирает посылочку. И если все честно, если все без обмана, десять заложников могут быть свободны. Даже двенадцать, считая переростка и небритого кавказца.
– Остальные?!
– Об остальных поговорим, когда обменяемся. Да! Начальник, учти! Баксы и дурь подберет пассажир. Не погасите его случайно, когда он выйдет.
– Добро!
Неглупо, подумал ОН. Итак, террористы заранее решили не засвечиваться – чтоб и по силуэту их не срисовать. И за добычей, пойдет кто-то из нас. Из НАС? Или из НИХ? Не «передний» и не «задний» – это ясно. А сколько же их всего?! И кто?! Небритый кавказец, выяснилось, не из НИХ. Рискнул украдкой выглянуть, занавесочку одернуть, знак подать – и заработал пулю. Своих не стреляют. Во всяком случае, до поры до времени, пока дележка не началась. Делить добычу – это скользко, это хрупко. Но сначала ее надо добыть. И это тоже скользко, это тоже хрупко. Кто пойдет?
«Передний» вязко бродил взглядом по пассажирам. Не ты. И не ты. И ты тоже нет.
ОН был почти уверен, что выбор остановится на том, пока невидимом, скрытом спинкой, – на том самом, у кого дрогнула занавеска справа. Если небритого прикончили за попытку проявиться, почему аналогичный грешок справа не был искуплен… аналогично? Значит, если небритый – просто неосторожный пассажир, то его сосед через проход – осторожный террорист-сообщник. Он и должен поднять саквояж с полосы и втянуть в автобус. Доверить столь ответственную миссию случайному заложнику – это… безответственно. Еще откажут нервы, шмыгнет в сторону, рванется к «альфистам» – спасителям. Стреляй потом по нему, патроны трать, раскрывайся снайперам противника!