Трюкач
Шрифт:
– Все мы тоже люди, – понимающе усмехнулся Гурген Мерджанян (знал бы подлинный Гурген, что Ломакин гомика изображает, назвавшись Мерджаняном, – башку бы оторвал, невзирая на старую дружбу!). – И Жора тоже был человек. А его кто-то убил. Не знаете кто?
– Милиция сказала: ищем.
– Они сто лет искать будут!
– Да… – с обреченностью в голосе вздохнул Кудимов.
– А я быстро найду! Или я – не я!
Ничего себе – убедительный аргумент: «или я – не я!». Особенно учитывая реалии: он-то – не он!
Подошла пацанка-пятилетка – мячик откатился – прикатился
– Не возражаете, если мы в квартире продолжим? – еще более неожиданно осведомился Кудимов.
– Не боитесь пускать незнакомого человека в дом?
– Не боюсь…
А обитал Кудимов на седьмом этаже. А перед тем как войти в квартиру, нужно было еще преодолеть дверь, отсекающую площадку с четырьмя входами от лифта. А на входе к Игорю Василичу их встретил взрослый, брызгающий слюной ротвейлер – облаял Ломакина по первому разряду, а мог бы и в горло вцепиться, дай хозяин команду.
Хозяин дал команду: «Сидеть!».
И ротвейлер сел.
Хозяин дал команду: «Сторожить!».
И ротвейлер напряг рычание, следя за гостем сквозь кустистые нависающие брови.
Хозяин не дал команду: «Свой!».
Так что армянин Гурген Мерджанян, каким бы близким другом ни приходился покойному сыну, для отца – еще не свой. И для ротвейлера – тем более.
Стало ясно, почему Игорь Василича не боится пускать незнакомого человека в дом.
– Папа! – сказала дочь. – Куда ты исчез, ничего не сказав! Дику давно пора гулять. Ты что, на улицу выходил? Мог бы заодно Дика выгулять. А это кто с тобой?
– Дик потерпит! – с нажимом сказал Кудимов. – Нам надо кое о чем перекинуться словцом, и Дик потерпит.
– Он не потерпит. Он собака, он не человек. Он уже не может терпеть. Я пойду выйду.
– Ты не пойдешь и не выйдешь. И Дик останется здесь, пока мы с… человеком не закончим.
Судя по напряженному тону, конфликт отцов и детей был в разгаре. Детка-хиппи определенно слышала вопящую сигнализацию «форда», потому явно лукавила («Куда ты исчез, ничего не сказав!»). Лукавила в том смысле, что начхать ей на иномарку зажравшегося предка, для которого престижное импортное железо на колесах дороже-ценнее живого организма на четырех лапах, а то и на двух ногах. Короче, чувствовались застарелые разногласия, глубинные. Может она папаньку и винит в смерти брата: возил бы Гошу на «форде» – не спустился бы Гоша в метро. Ну да Кудимов-младшенький предпочел «голубой вагон» не по причине отсутствия допуска к «форду»…
– В милицию отзвоните, отмените, – подсказал Ломакин, стараясь быть безучастным к косматому Дику.
– Да, действительно! – спохватился Кудимов и направился было к телефону, однако еще раз спохватился: – А вы дайте-ка мне то, что у вас там… там.
Там, то есть на правой ляжке, у Ломакина ничего не было – не выпирало, не висело
опасным оружием. И Кудимов сам это обнаружил, когда глазами показал: что у вас там.– У меня нет оружия. Что вы, Игорь Василичь! – изумился Ломакин. Очень натурально изумился.
– Да? – ощутил себя смешным Кудимов. – Но… Как же… Вы сами сказали… Про что-то посерьезней.
– А-а! – сообразил Ломакин. – Вы не так поняли! Что вы, Игорь Василича! Я же сказал: мог бы привезти. Это же не значит, что привез. И зачем мне что-то посерьезней, если я шел для беседы с вами, с отцом моего самого лучшего, самого дорогого друга. Вот попозже, когда мы все обсудим, я найду кое… какое… какие…
Он затянул паузу, давая понять: детке-хиппи обязательно присутствовать при нашем обсуждении?
– Лера, сделай нам кофе. И не растворимый. Лучше «Президент». И последи, чтобы не убежал… – тем самым Кудимов отсылал дочь минимум на четверть часа.
– Меня от твоего кофе уже на работе тошнит! – взбрыкнула детка-хиппи (Лера, значит…). – Чашка за чашкой, чашка за чашкой! Сердце пожалей!
– Это ты мое сердце пожалей! – внезапно грянул Кудимов. – Сколько можно!… Извините… – бросил он гостю. – В общем… Нам с человеком надо кое о чем…
– Я поняла. Ну так беседуйте, беседуйте.
– Лера!
– Тогда я с Диком и прогуляюсь.
– Дик по-тер-пит. Пока мы не… не закончим.
– Ну так начинайте!
По правде говоря, вариант настырной пацанки-пятилетки на улице был предпочтительней настырной Леры. Пацанка-пятилетка хотя бы не поняла ничего. А эта детка-хиппи кое-что поняла еще до начала беседы. И демонстративно изводила отца и… себя? Каждая несчастливая семья… далее по тексту.
– В милицию отзвоните, отмените, – напомнил – повторил Ломакин. – Чего им зря колесить.
– Да, действительно! – еще и еще раз спохватился Кудимов.
Он отзвонил в милицию, отменил: детишки побаловались.
Детка Лера ушла в одну из комнат (сколько их здесь всего? четыре? пять?) – но дверь прикрыла неплотно: отослать меня можете, но слышать не запретите, так-то!
Просторная квартирка. Нестандартной планировки. И мебель просторная, нестандартная. Нынче такая мебель пугает ценниками и называется офисной – чернокожие кресла, чернокожий диван, стеклянные матовые с дымкой стол, стеллажи, стулья на колесиках – с подлокотниками-подзатыльниками. Сгодится и для офиса, и для дома, для семьи. Будучи владельцем сети оптовых магазинов, имеешь право, Кудимов, приобретать мебель – несколько комплектов: чувствуй, Кудимов, себя на работе как дома и… дома как на работе.
Он так себя и чувствовал. Может быть у Кудимова на работе стены тоже имеют глаза и уши? Как и у Ломакина? Однако – дома-то!
Разговор не получился.
– Почему вы спросили меня, армянин ли я? Что, не похож?
– Похож, почему же. ПОХОЖ… – пропедалировал Кудимов, мол, сходство есть, а на самом деле?
– Мама – русская, – не соврал Ломакин.
– Раньше я нигде вас не мог видеть? – проверил Кудимов рефлексы собеседника.
– Жора не хотел, чтобы вы знали про меня, Игорь Василича, – прогнул свою линию «Гурген».