ТСЖ «Золотые купола». Московский комикс

Древний приемник с шипением и свистом транслировал репортаж «Уха Москвы» с Васильевского спуска, где в эти минуты начиналась сатурналия. Девушка-репортер живо описывала козлов с серебряными копытцами, русалок с чешуйчатыми хвостами, замшелых леших, косматых домовых, тощих кащеев, горбатых бабок-ёжек и прочую фольклорную нечисть, до отказа наполнившую отведенную для празднования территорию. В серии блиц-интервью участники дружно благодарили Партию любителей козлов и московское правительство за предоставление площадки для самовыражения приверженцам исконно русских языческих культов, истинных верований древних предков, забытых под натиском насажденной огнем и мечем иноземной веры.

Возмущенная неблагодарностью языческих поганцев Надежда Федоровна потребовала переключить приемник на другую станцию. Папа Лиммер не стал спорить и переключил на радио «Маячок». На «Маячке» тоже шел репортаж, но из другого места — от входа в Храм Христа Спасителя, где усиливали меры безопасности в связи с запланированным посещением пасхальной службы Президентом-Премьером, членами правительства и Государственной думы. Мама Лиммер сделала нетерпеливый жест, и папа Лиммер опять переключил. Но Надежду Федоровну не устроило ни «Недетское радио», ни «Радио Минимум», ни «Радио Халтура». Тогда папа Лиммер предложил послушать тишину.

В тишине послышался громкий лай и радостное ржание. Папа Лиммер включил фары. В свете фар нарисовался Гнедой, тягловый мерин дедушки Федора, и Барбос, преданный пес. Лиммеры вздохнули с облегчением и выскочили из машины навстречу спасению. Дедушка Федор обнял свою необъятную дочь Надю, старый Барбос облапил друга детства Мишу, Григорию досталось лишь внимание Гнедого, который косил на него карим глазом и демонстрировал лошадиный оскал.

Дедушка погладил своего старичка «москвича» по горбатой спине, потрогал вмятины от падения на правой стойке, заглянул под капот, а потом щупом для масла замерил уровень топлива в бензобаке. Щуп был сух.

— Эх, горе вы мое! Ум свой недюжинный, поди, весь вывернули, неполадки искали. Неужто не понимаете, что каждой скотинке вовремя корма надо задать?!

— Так как же это понять? — парировал зять. — Индикатор уровня топлива у вас не функционирует.

— Зато чуйка у меня отлично фунциклирует, Гриша. Сижу вот на крылечке, слышу: Барбос вдруг завыл. Думаю — неспроста. А он ко мне подошел и за штанину тянет. Думаю — куда тянет на ночь глядя? А чуйка мне подсказывает: запрягай Гнедого и поллитру самогона не забудь, езжай гостей дорогих встречать.

— Федор Иннокентьевич, вы же знаете, я самогона не пью.

— А я тебе и не предлагаю, это порция для горбатенького.

— Для автомобиля?!

— Ну да, он у меня непривередливый, всеядный.

— И что, по сторонам его от такой дозы не мотает?

— Ну, может, самую малость. Но так, чтобы в кювет перевернуться — такого не бывало.

Дедушка залил горючей жидкости в бак и велел внуку Мише заводить машину. Как ни странно, машина завелась. Дед сел на подводу, взял в руки поводья, чмокнул губами — и Гнедой затрусил в сторону дома. «Москвич» поплелся за хозяином, удовлетворенно урча и временами попукивая выхлопными газами.

14 апреля, 21 час. 30 мин Тайная вечеря

Генерал Потапов и полковник Голубь сидели за дубовым столом в просторной потаповской кухне и пили горькую, отмечая полный провал операции.

— Тут, Голуба, ничего не попишешь, стихия она и есть стихия. Помню, у нас на зоне смерч унес группу зэков со двора, безвозвратно, даже трупов не нашли. Боялись, конечно, что наши головы тоже полетят безвозвратно, однако обошлось. Кого-то из пропавших потом отловили в столице, ну, так мы же не можем контролировать, куда их вихрь занес. Природа, мать ее так!

— Да понятно, Потапыч, оно конечно.

— Люди у тебя все живы-здоровы?

— В целом, отделались мелкими травмами. Одного осел тяпнул, другого козел в живот боднул. Но вот фура…

— А что фура? И хорошо, что пропала. А то размотали бы клубочек, до тебя бы и докопались.

— Мне же теперь компенсировать ущерб транспортной компании придется.

— А как же ты хотел? Это же операционные риски, Голуба.

— Думаю, эти риски на троих поделить надо.

— Это, Ваня, бутылку хорошо делить на троих, никто не сопьется. А риски, брат, они только для предпринимателей предназначены. Я — пенсионер, а Платон Андреич — малооплачиваемый государственный чиновник, живем на дотации у государства, прибылей не получаем. Помилосердствуй, голубчик! Это же ты у нас рейдерский Крез!

— Я на мели сейчас, Михал Потапыч! Взял кредит на расширение компании под грабительские проценты.

— А вот с банками внимательнее надо быть, милый мой! Эти так и норовят обогатиться, ничего не производя!

— Да вот же, нагрели так нагрели! Надо, говорят, было внимательно читать, что в договоре в сносках мелким шрифтом написано!

— Не убивайся так, Голуба! В беде не оставим! Завтра попрошу Андреича грант тебе какой или субсидию выписать. Это вот он может.

— А с козлами теперь что? Может, вакцинацию просто провести в заповеднике? А то ведь Эсмеральда моя без общества затосковать может, лечи потом от депрессии. Как ведь вчера ночью рвалась за мной! Копытом по двери била, пока не вернулся.

— Ты бы с ней построже, а то того и гляди тебя копытом бить начнет. Этим козам только дай волю! Вот и тост у меня созрел: за свободу воли под усиленным режимом!

Потапов с Голубем чокнулись и опрокинули по стопке. Занюхали солеными огурчиками и закусили копченым салом.

— Вот кого бы надо под усиленный режим, так это Аполлонского, — обтирая рот, сказал Иван.

— Это не по нашей части, — отозвался Потапов. — Это случай клинический, городской сумасшедший, да и только.

— Может, главного городского психиатра на него напустить?

— Сейчас не выйдет. Сеня психиатру сертификат на квартиру выписал в своем «Веке», так что пока он стройку «Века» не закончит, у него психическая неприкосновенность.

— А на тебя он заявление не напишет? Ну, что ты ему рыло начистил.

— Не напишет. Постесняется.

— Он вроде стеснительностью не страдает.

— Про Бармаглота слышал?

— Это который главный Сенин головорез?

— Ну да. Мой человек. Стоит Сене пикнуть — Бармаглот его тут же стеснит, до ломоты в костях.

— Ты смотри, Потапыч, как ты ловко ему своего вертухая пристроил.

— Я, Ваня не пристраивал. Сеня сам просил меня уступить ему Бармаглота. Я и уступил. Ну, у меня опять тост созрел: за взаимоуступчивость!

Потапыч протянул Ивану стопарик. Иван заглотил, не закусывая.

— А что ж ты раньше молчал? Ты тогда Бармаглоту позвони, скажи, чтоб хозяину подсказал про фуру забыть.

— Это ты молоток, это мы сейчас, — засуетился Потапыч. — Мы же с тобой не знали, что козлы до сих пор в частной собственности, мы же на них как на беспризорное городское хозяйство смотрели.