Тугова гора

Ласковая рука деда гладит ее по волосам, голос деда неторопливый:

«Их много, разных озорников. Вот в избе под печкой живет домовой, он ничего себе, справный, да уж больно обидчивый и капризный, рассердить его ничего не стоит. Хозяева, как идут жить в другую избу, зовут домового: «Батюшка домовой, пожалуйте к нам на новое поместье». Есть еще полевой, брат домового. Шла однажды полем баба и слышит голос: «Тетка, пожалей меня, я умираю». — «А кто ты сам-то будешь?» — спрашивает она. «Полевой я. Поди домой, скажи домовому, что его брат полевой умер». Тетка, еле переведя дух, прибежала, рассказывает. Вдруг окно в избе само собой распахнулось. Это домовой полетел прощаться с братом полевым». — «Страшно как, дедуня!» — «А ничего страшного, Росинушка, нету. Они вреда особого никому не делают». — «А ты лесовика видел?»— «Как не видать, видел. Я ему медка другой раз оставлю в чашке на пеньке, он и довольный».

Позже, после смерти матери, стала она с дедом жить в лесу, хотела и боялась увидать лесовика. Одно осталось в памяти: он добрый и заросший до глаз волосом.

Уж не лесовик ли показался ей? И почему он повел рукой в сторону озера? Велел уходить?

Она посмотрела на Василька. Во сне он был спокоен. Откинула светлую прядь со лба, долго вглядывалась. Первый раз она видела сверстника, и он волновал ее.

Россава уходила, мягко ступая по траве, желала и боялась пробуждения парня. Перед тем как зайти в чащу, оглянулась. Привстав на колено, Василько с тревогой наблюдал за ней. Потом резко вскрикнул, догадался, что она уходит.

— Мне пора, — сказала Россава, подавленная его испугом.

— Останься! Праздник еще только начался, — сказал он с мольбой.

— Я должна уйти, — проговорила она; дрожала не столько от утреннего холода, сколько от страха и какого-то тяжелого предчувствия.

Василько взял ее за руку, вел, оберегая от веток.

Вышли из леса и увидели озеро, серое от волн. Ветер раскачивал прибрежные деревья. Лес стонал. Громадный деревянный идол на возвышении мрачно смотрел в их сторону пустыми глазницами. На поляне догорали костры, взметывались искры с пеплом. Утомившиеся люди спали.

— Великий бог добр к нам, — успокаивая девушку, сказал Василько: он видел, что Россава с содроганием смотрит на страшного истукана. — Великий бог не будет обижать гостью. Он знает, как я люблю ее. Он станет охранять нас.

Девушка с сомнением покачала головой.

— Прощай, — твердо сказала она. — Лесной призрак указал мне путь. Он не хотел меня пугать, но он сказал: вернись домой, так будет лучше.

Василько с недоумением смотрел на нее, не понимал, о чем она говорит.

— Праздник еще только начался! — снова сказал он. — Сегодня будет состязание в стрельбе из лука. Я выиграю, вот увидишь. Зачем тебе уезжать домой? Смотри, озеро не хочет, чтобы ты возвращалась. Волны говорят: останься. Пойдем к моей матери. Она тоже будет любить тебя.

— Темные или добрые силы не хотят, чтобы я осталась здесь. — Не оглядываясь, Россава побежала к озеру.

— Останься! — в отчаянии крикнул Василько.

Девушка уже сталкивала лодку. И в тот миг, когда лодка закачалась на воде, он прыгнул в нее. На лице Россавы отразилось смятение.

— Поеду с тобой, — сказал Василько.

…Слезящиеся тусклые глаза старика заметили лодку, когда она была в нескольких саженях от берега. Пронзительный, гортанный крик языческого жреца всполошил поляну. Люди вскакивали, оглядывались: «Что? Где? Какая беда?»

Из шалаша вышла Евпраксия Васильковна. С удивлением оглядела сгорбленную фигуру старца, стоявшего неподвижно возле своего жилища.

— Волхва Кичи посещают дурные сны, — недовольно сказала она.

Кичи неотрывно смотрел на мелькавшую в волнах темную точку. Евпраксия Васильковна проследила за его взглядом.

— Гостья из-за озера похитила у тебя сына, — сказал жрец. — Пошли рыбаков вернуть лодку и накажи гостью.

— Только-то, — улыбнулась Евпраксия Васильковна. — Пока неизвестно, кто кого похитил. Сын вернется.

Но Василько не вернулся ни в этот день, ни на следующий.

Озеро было темным от дымящихся волн. Вдали оно сливалось с низким свинцовым небом. Временами проносился шквальный ветер, глухо ворчал гром. Потом начался резкий косой дождь. Тучи неслись друг на друга, смешивались. Яростно сверкали молнии, их изломанные косыми углами стрелы ослепляли, казалось, что вот какая-то из них поразит суденышко.

Лодка трудно подчинялась веслам, ее все больше сносило к болотистому берегу. Мешал ветер, стало заметно сильное течение. Василько с беспокойством оглядывался: на болоте были только зеленые мхи, ни одного деревца.

— Там Гнилая протока, — встревоженно сказала девушка. — Вода уходит в землю. Нас затащит под берег.

Он и сам понимал, что, если не вырваться из стремнины, лодку затащит — и тогда гибель. А лодка скрипела, стонали весла, крупный пот, смешанный с дождевой водой, катился со лба юноши, жилы на руках вздулись. Вдруг Россава приподнялась, приложила ладони к губам, — пронзительный крик разнесся над водой. Она напряженно вглядывалась в берег левее протоки. Еще раз тонко и протяжно подала сигнал. Седобородый костлявый старик вывернулся из-за деревьев, увидел суденышко. На какое-то мгновенье он скрылся, потом появился уже с длинным шестом; опираясь на него, споро побежал к берегу.

С неимоверным трудом Василько все же отвернул лодку от Гнилой протоки, течение заметно стало тише, оглянувшись, чтобы посмотреть, к какому месту приткнуть лодку, он застыл в изумлении: на холмистом берегу, совсем рядом, сдерживая мятущихся коней, крутились всадники в лохматых остроконечных шапках, в длинных одеждах. Грузный человек в черной рясе что-то истошно кричал, показывая в сторону старика с шестом.

— Росинка, что это? Кто они? — Василько никогда не видел татар, кроме любопытства, ничего не испытывал.

С берега змеей метнулась тонкая волосяная веревка, захлестнула плечи. От резкого рывка юношу едва не выкинуло из лодки. Старик с шестом, выкрикивая проклятья, бежал к ним. Несколько стрел полетело в его сторону, и ему пришлось укрываться за деревьями.

Два всадника, не стерпев, поскакали к старику, но кони тут же провалились и скрылись вместе с людьми в трясине.

Глава третья. Замятня

1

Взволнованный Дементий стоял у порога, спрашивал соседа:

— Степан, что здесь произошло? Не ведаешь ли, где мой Филька?

— Ты?.. Вернулся?..

От Дементия не укрылся испуг в глазах Степана. Сидел он за столом, ел ржаной пирог с рыбой, запивал из ковша брагой. Праздник себе устроил сосед: на плечах новая рубаха с подпояской — в такой в кузню не пойдешь; лицо распаренное, волосы еще влажные — вроде бы неурочное время выбрал для бани. Напротив, раскинув костлявые локти, сидел за столом Филькин сверстник — Васька, — тоже с отцом ходил в баню. Парень ерзал, хотел что-то сказать, но суровый взгляд отца удерживал. И это отметил Дементий.