Туман

– А вот и нет, господин присяжный заседатель!
– возразил адвокат с такой силой, что оконное стекло лопнуло, а осколки посыпались на публику. (Подбил их к этому он еще утром.) Мы из этого сделаем вывод, что, если бы мой подзащитный находился в благонравной среде, у него бы формировались лишь благонравные привычки. "Asinus asinum fricat"1 - гласит пословица, но недоговаривает, что обратное может быть тоже верным.

Учитель задумался, силясь понять, что может быть обратным ослу, но это усилие его так утомило, что он весь обмяк и, не покидая своего присяжного места, скончался.

– Однако, - в заключение сказал адвокат, - то, что я вам только что рассказал, было неправдой. Мой подзащитный принадлежит к весьма почтенной семье, он получил блестящее образование; свою жертву он убил, чтобы украсть сигареты, убил умышленно и полностью отдавая себе отчет в содеянном.

– Ну и правильно!
– вскричали присяжные в один голос и после краткого совещания душегуб был приговорен к смертной казни.

Адвокат вышел из Дворца Правосудия. Домой он ездил на велосипеде; вот и сейчас он аккуратно опустил свой зад на сиденье, дабы ветер, раздувая полы его широкой мантии от Пике, открывал всем встречным его волосатые ляжки, как того требовала мода. Под мантией он носил широкие подштанники из красной материи и носки на резинках.

Не доезжая до своего дома, он остановился как вкопанный перед витриной антиквара. Голландские часы предлагали очарованному взору необыкновенное зрелище: многослойный циферблат, на котором фазы луны отмечались чередой постепенно набухающих полумесяцев, из коих последний являлся, собственно говоря, уже новой полной луной, обрамляемой золотой и черной каемкой. А еще на резном фронтоне можно было прочесть день, месяц, год и возраст часовщика.

Подзащитный, которого он только что подзащитил, в счет оплаты отписал ему по дарственной все свое состояние. Осознавая себя полноправным наследником, так как благодаря его усилиям преступник был приговорен к смертной казни, адвокат посчитал уместным отпраздновать сей счастливый день покупкой новых часов. Он решил не брать да с собой, поскольку при себе имел наручные, и сказал, что пошлет за ними кого-нибудь потом.

V

Свет пробивался через маленькое квадратное отверстие в полу и лениво растекался по потолку рядом с сидящим пауком.

Паук грыз углы светового пятна, постепенно придавая ему форму циферблата, потом принялся за цифры, и Андре понял, что этажом ниже говорили о них.

Он приложился ухом к отверстию, и свет вошел в Андре: доносившиеся слова резонировали в голове, а яркие буквы высвечивались на фоне расширенных зрачков.

Адвокат позвал на ужин приятеля.

– Я продам эти часы, - сообщил он приглашенному, указывая на дверцу, скрывающую якорь; маятник испуганно замер и снова замаячил.

– Перестали ходить?
– спросил приятель.

– Нет, они меня полностью устраивают. Но недавно я увидел часы намного красивее этих, - сказал адвокат, опорожняя половину своего бокала, именно ту, что была наполнена вином.
– Пей же!

Он налил себе еще вина и выпил его залпом.

– А те, какие они из себя?
– спросил приятель.

– На тех есть фазы луны!
– произнес адвокат.

После этого Андре уже ничего не слышал, так как приятели о часах больше не говорили.

Он поднялся. Чтобы не нарушить светомаскировку, он не зажигал свет. Луч, пробивающийся из пола, снова уткнулся в слегка скошенный потолок мансарды.

Полная и донельзя круглая луна - радость бомбардировщиков - дополняла освещение: она мелко дрожала из-за усиливающейся жары.

В раковине над бутылкой спирта продолжал ворковать кран. Андре лежал на кровати, а часы вызванивали в его голове черт знает что. Вокруг плескалось время, остановиться в нем Андре не мог: у него до сих пор не было якоря.

Не было и ветра, не было и дождя; несмотря на все ухищрения Андре, ежевечерняя жара все усиливалась и так сильно давила на окна, что он видел, как стекла набухали, выгибались в его сторону и лопались, подобно мыльным пузырям на треснутой кромке стакана с водой. Пустые рамы еще долго открывались и закрывались.

Каждый раз, когда разбивалось очередное стекло, отчетливее становились слабые и отрывистые звуки снаружи: шаги патруля по мостовой, истошные крики кошки на соседней крыше, сплошные враки по репродуктору за задернутыми шторами. Высунувшись, можно было различить в темноте два светлых пятна рубашка консьержа и платье консьержки: супруги сидели перед входом на двух старых деревянных стульях. Надолго высовываться не следовало: окна снова захлопывались.

Журчание воды из крана стихло, потом возобновилось: кто-то открывал кран на нижнем этаже. Железная сетка кровати слабо поскрипывала в такт дыханию Андре.

Кровать принялась по-кошачьи царапать пол: ее ножки, сгибаясь и разгибаясь одна за другой, стали регулярно раскачивать весь каркас. Железные коготки вгрызались все глубже и глубже; чтобы спасти паркет - не то до завтра все будет исковеркано!
– Андре встал с кровати и, поймав удобный момент очередного взбрыкивания, подложил под каждую ножку по старому ботинку. Лечь ему пришлось на пол. Кровать этим воспользовалась, чтобы обойти все комнату и задрать лапу у стены. Ходить в ботинках было легко и забавно.

Гость адвоката только что ушел, а сам хозяин, должно быть, вышел из столовой, так как световое пятно на потолке больше не появлялось.

Отовсюду доносился еле различимый сумбур радиоприемников, а откуда-то пять позывных нот, которыми глушили Би-би-си; в небе внезапно загудело. Пролетел какой-то самолет, летел он так высоко, что даже не поймешь куда.

Минуты продолжали убегать от Андре - без якоря не догнать! Пот стекал по шее, и в паху становилось липко от одной мысли, что часов скоро не будет.

Он услышал далекий вой минорной сирены в районе соседней коммуны, а несколько секунд спустя и ответ - жалобное подвывание местной мэрии.

Батарея ПВО пока не реагировала, но прожекторы, направляя в воздух неуверенные лучи, выписывали на небе огромные и нервные туманные волны.

Полоски света отмечали тщательно зашторенные окна, дома наполнялись глухим ропотом. Все сливалось в один гул: вопли разбуженного ребенка, бесконечно спускающиеся по лестнице шаги и легко узнаваемый по часто употребительным выражениям голос консьержа, упавшего в погреб. Дверь адвоката так и не открылась. Он наверняка спал как убитый после чрезмерного количества вина, выпитого за ужином. Внезапно повсюду потух свет.

Андре подполз к окну и лежа продолжал испуганно ждать появления самолетов и разрыва бомбы, которая разбудит адвоката.

Он встал, отвернул кран, но вместо тихого журчания, которое прекратилось уже давно, из крана вырвалось лишь хриплое ворчание. Консьерж перекрыл воду в подвале. Тогда Андре выпил спирт, который штопором вонзился в его пищевод, страшно пробулькал в желудке и наконец усвоился злобной отрыжкой - звуком спускаемой в ванне воды.

Человечество поручало ему обезвредить адвоката.