Туманная река

— А! — фронтовик открыл один глаз, — это ты, чё надо?

— Работа есть для тебя, Прохор, — я выставил пачку грузинского чая и связку баранок на стол, — это взятка.

Спустя сорок минут наш разговор вновь вернулся на круги своя.

— А что мне это даст? — в третий раз спросил меня Прохор.

— Тысячу рублей в месяц лишними никогда не бывают, ведь не при коммунизме живем, — я начал чуть-чуть раздражаться, — приоденешься, сделаешь ремонт в комнате.

В берлогу фронтовика вошла Клавка, с кастрюлькой вареной картошки, которую я предварительно у нее купил.

— Богдан дело говорит, — поддержала она меня.

— Ну не знаю, — Прохор вынул одну картофелину и стал на нее дуть.

У меня на коленях замяукал, унюхав новую еду, Васька.

— Вот, даже твой кот и тот тебе говорит, выходи Прохор на работу, нечего дома киснуть, — я погладил черного котейку по спине.

— Разве попробовать что ли, — согласился герой Сталинградской битвы.

17

Воскресная репетиция, на которой собрались все семь участников нашего ВИА, началась с решения бытовых проблем. Заведующая детским домом напомнила о том, что пора бы нам перебираться на новое место жительство, которое должен предоставить работодатель.

— Мне на фабрике дают место в общежитие, — сказал Тоня, — я уже даже комнату посмотрела. Девчонки вроде нормальные, будем жить вчетвером.

— А как же я? — всплеснула руками Наташка, — Я не хочу жить с незнакомыми девками в строительной общаге!

— Нас с парнями также в разные комнаты селят, — пожаловался мне Толик.

— Давайте снимем жилье, деньги у нас есть, — предложил я самый простой выход.

— Какое жилье мы снимем? — сказал Санька, — частный дом, какую-нибудь халупу.

— Пока да, — я не уступал, — за лето денег заработаем, купим землю и отстроимся, тем более нам детдомовским должны землю под постройку частного дома выделить бесплатно. Построим двухэтажку, чтобы у каждого по комнате, плюс репетиционную студию. К тому же я свою комнату смогу сдавать внаем, будет небольшой доход.

Кстати, завтра съежу, нужно будет ключи у председателя жил конторы забрать, подумал я. Пора входит в право собственности.

— Санька, ты ведь в Измайлово всех знаешь, — вмешался Вадька, — поспрашивай про домик. На крайний случай спроси у бабки Насти.

Мы все дружно легли от хохота.

— Кстати, девчонки, — сказал я, — я завтра заберу ключи от комнаты моей матери, можете пока жить там, а мы с парнями подремонтируем Санькину халупу.

— Смейтесь, — вскочил Зёма и потряс кулаками, — а я возьму и найду хоромы, царские!

— Давайте репетировать, наконец! — не выдержал Толик.

Вечером в репетиционной комнате в ДК, остались только я и Наташка. Нужно было дождаться нашего нового сторожа Прохора, и мы, пользуясь, случаем, могли вволю нацеловаться.

— А когда мы поженимся? — спросила, оторвавшись от поцелуя Наташа.

— Мне шестнадцать исполнится почти через неделю, — покачал головой я, — а ты получишь паспорт в сентябре, вот и подадим заявление.

— А сколько ты хочешь детей? — целуя меня в щеку, спросил она.

— Сначала родим одного, а дальше посмотрим, — последнюю неделю наш разговор примерно шел в таком ключе, а как мы будем жить, а сколько будет детей.

В дверь тактично постучали. На пороге репетиционной возник бравый солдат, вся грудь в орденах, если бы не костыль, то хоть сейчас на парад победы выходи. Из-за пазухи Прохора выглянула хитрая мордочка Васьки. В другой руке у фронтовика были свернутые в тряпочку грабли.

— Ой, котик! — взвизгнула Наташка, и вытащила котейку наружу.

— Прохор, — я почесал свой затылок, — то, что ты Ваську привел, это я понимаю, кот ведь у нас сторожевой. Как кого заметит, сразу замяукает. Но зачем ты грабли принес?

Ветеран войны важно прошелся по нашей комнате, развернул тряпицу и бережно выложил на стол двуствольное охотничье ружье.

— Я его солью зарядил, — подмигнул мне сторож, потом он осмотрел дверь, — ну что, замок новый я сам врежу, косяки укреплю, дверь тоже.

— А что он ест? — спросила Прохора, тиская бедного кота, Наташка.

— Еду, — коротко ответил фронтовик.

— Пока магазины не закрылись, я за сметаной, — сказала моя подруга и улетела.

— А это что у вас за балалайки такие странные? — Прохор взял мою электрогитару, с треугольным корпусом, — халтурная работа, — внимательно рассмотрел он творения Вадьки Буракова.

— Работаем с тем, что есть, — просто ответил я, — а ты сам-то можешь сделать лучше?

— Я? — усмехнулся герой войны, — да я плотник шестого разряда.

— Пока сторожишь, займись, — обрадовался я, — труд оплатим, не вопрос. Эскизы я тебе нарисую.

Меня, честно говоря, уже давно потряхивало от наших гитар, но звучали они приемлемо, поэтому я помалкивал. Кстати и синтезатор можно сделать более эстетично, да и микрофоны вырезать поизысканней.

18

В понедельник утром, когда я ехал в комнату, что досталась мне от матери, у меня случилось самое настоящее раздвоение личности. Я читал адрес и не мог поверить своим глазам, Большой Каретный переулок, дом 15. Для того Богдана, который был в этом теле до меня, этот адрес ничего особенного не означал. Но для Виктора Тетерина, кем я был в прошлой жизни, Большой Каретный 15 — это дом Высоцкого! Точнее, где Высоцкий жил в детстве.

Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном, Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном, — напевал я про себя, подходя к этому построенному буквой «П», если смотреть сверху, дому. Сейчас вот поверну, а тут Высоцкий с гитарой, билось от волнения мое сердце. Однако во дворе старого дома с облупленной штукатуркой, кроме бабки Фроси, соседки из моей коммуналки, никого не было.

— Богдан, — удивилась она, — а ты чего здесь?

— Здрасте, баба Фрося, — в комнату свою приехал вселяться, через неделю шестнадцать будет.

— Так тебя же усыновили, и увезли на Урал! — настаивала бабуля, — тю-тю твоя комната.

— Здрасти, приехали, — я еще раз поздоровался, — это моего младшего брата усыновили, а я в детский дом поступил без экзаменов.

— Все равно твою комнату уже заселили, — сказала вредная бабуля, и потеряла ко мне интерес.

Наша коммунальная квартира, под номером один, в первом подъезде, на первом этаже совмещала в себе четыре взаимно отталкиваемые ячейки общества. Кроме бабы Фроси, в одной комнате проживал мать одиночка, тетя Таня, в другой семейная чета Петровых с двумя ребятишками, и наконец, четвертая комната была наша с матерью. В нее я вломился без стука.