Туманы Авалона

На самом деле, Моргейна была только рада, что до праздника нужно успеть переделать столько дел: это поможет ей выбросить из головы ужасный сон. Все это время, стоило лишь Авалону войти в ее сны, как Моргейна тут же в отчаянье изгоняла его… и не узнала, что Кевин поехал на север, в Лотиан. "Нет, –сказала она себе, – я и сейчас этого не знаю. Это был всего лишь сон".Но днем, когда ей встретился во дворе старик Талиесин, Моргейна поклонилась ему, а когда он протянул руку, чтобы благословить ее, она робко произнесла:

– Отец…

– Что, милое дитя?

"Десять лет назад, –подумала Моргейна, – я непременно вспылила бы: зачем Талиесин разговаривает со мной, словно с малышкой, что забралась к нему на колени и дергает его за бороду?"Теперь же, как ни странно, это ее успокоило.

– Собирается ли Мерлин Кевин приехать сюда к Троицыну дню?

– Думаю, нет, дитя, – отозвался Талиесин и доброжелательно улыбнулся. – Он поехал на север, в Лотиан. Но я знаю, что он очень любит тебя и вернется к тебе сразу же, как только сможет. Думаю, ничто не сможет отвратить его от этого двора, пока ты пребываешь здесь, маленькая Моргейна.

«Неужто же весь двор знает, что мы были любовниками? А ведь я вела себя так осторожно!»

– Отчего все при дворе болтают, будто Кевин Арфист пляшет под мою дудку, – ведь это же неправда! – раздраженно произнесла Моргейна.

Снова улыбнувшись, Талиесин произнес:

– Милое дитя, никогда не стыдись любви. И для Кевина бесконечно важно, что женщина, столь добрая, изящная и прекрасная…

– Ты смеешься надо мной, дедушка?

– С чего бы вдруг я стал над тобою смеяться, малышка? Ты – дочь моей любимой дочери, и я люблю тебя всей душой, и ты знаешь, что я считаю тебя самой прекрасной и талантливой изо всех женщин. А Кевин, в чем я совершенно уверен, ценит тебя еще выше: ведь ты единственный, не считая меня, человек при этом дворе, и единственная женщина, кто способен беседовать с ним о музыке на его языке. И когда ты являешься, для Кевина восходит солнце, когда же уходишь – настает ночь. И если тебе это неизвестно, стало быть, ты здесь единственная, кто этого не знает. Ты для него – звезда, что озаряет его дни и ночи. И ты достойна этого. А ведь Мерлину Британии не запрещено и жениться, буде он того пожелает. Пусть он не принадлежит к королевскому роду, но он благороден душою, и когда-нибудь он станет Верховным друидом, если мужество не покинет его. И в тот день, когда он придет просить твоей руки, думаю, ни я, ни Артур не откажем ему.

Моргейна опустила голову и уставилась в землю. «Ах, как бы было хорошо, – подумалось ей, – если бы я могла любить Кевина так же, как он любит меня. Я дорожу им, я хорошо к нему отношусь, мне даже нравится делить с ним ложе. Но выйти за него замуж? Нет, ни за что, ни в коем случае, как бы он меня ни обожал».

– Я не собираюсь выходить замуж, дедушка.

– Ну что ж, дитя, поступай, как тебе угодно, – мягко произнес Талиесин. – Ты – леди и жрица. Но ты ведь не так уж молода, и раз ты покинула Авалон – нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя упрекать, – но мне кажется, что было бы неплохо, если бы ты пожелала выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будешь же ты до конца дней своих оставаться на побегушках у Гвенвифар? Что же касается Кевина Арфиста, он, несомненно, находился бы сейчас здесь, если бы мог, – но он не может ездить верхом так быстро, как другие. Это хорошо, что ты не презираешь его за телесную слабость, милое дитя.

Когда Талиесин ушел, Моргейна, погрузившись в глубокую задумчивость, направилась к пивоварне. Ах, если бы она и впрямь любила Кевина! Но, увы, Талиесин заблуждается…

«И за что мне эта страсть к Ланселету?»Эта мысль преследовала ее все то время, пока она готовила душистую розовую воду для омовения рук и всяческие сладости. Ну что ж, по крайней мере, пока Кевин был здесь, у нее не было причин желать Ланселета. Впрочем, мрачно подумала она, это все равно не имеет значения. «Желание должно быть обоюдным – иначе оно бесплодно».Моргейна решила, что, когда Кевин вернется ко двору, надо будет принять его так радушно, как ему хочется.

"Несомненно, это совсем не худший выход– стать женой Кевина… Авалон для меня потерян… Я подумаю над этим. И, действительно, мой сон истинен, – по крайней мере, в этом. Кевин в Лотиане… А я-то думала, что Зрение покинуло меня…"

Кевин вернулся в Камелот накануне Пятидесятницы. Целый день к Камелоту тек людской поток; народу было больше, чем на весенней и осенней ярмарках, вместе взятых. Надвигающийся праздник обещал стать самым грандиозным изо всех, какие только проводились в здешних краях. Моргейна встретила Кевина поцелуем и объятьями, отчего глаза арфиста засияли, и провела в покои для гостей. Там она забрала у него плащ и дорожную обувь, отослала вещи с одним из мальчишек, дабы их вычистили, и принесла ленты – украсить арфу.

– О, Моя Леди будет нарядной, как сама королева! – рассмеялся Кевин. – Так ты не держишь зла на свою единственную соперницу, Моргейна, любовь моя?

Он никогда прежде не называл ее так. Моргейна подошла и обняла его за талию.

– Я скучал по тебе, – тихо произнес Кевин и на миг прижался лицом к ее груди.

– И я по тебе скучала, милый, – отозвалась она, – и ночью, когда все отправятся отдыхать, я тебе это докажу… Как ты думаешь, почему я устроила так, чтобы эти покои достались тебе одному, когда даже самые прославленные из соратников Артура разместились по четверо в комнате, а некоторые даже по двое на одной кровати?

– Я думал, так получилось потому, что ко мне просто не пришлось никого подселять, – отозвался Кевин.

– И так, несомненно, и надлежало бы сделать, из уважения к Авалону, – сказала Моргейна, – хотя даже Талиесину приходится делить свои покои с епископом…

– Не могу одобрить его вкус, – хмыкнул Кевин. – Я бы скорее предпочел поселиться в конюшне, вместе с другими ослами!

– Я поступила так потому, что Мерлину Британии подобает иметь личные покои, пусть даже они не больше ослиного стойла, – сказала Моргейна. – Но все же они достаточно велики, чтоб вместить тебя, и Твою Леди, и, – она улыбнулась и многозначительно взглянула на кровать, – и меня.

– Ты всегда будешь желанной гостьей, а если вдруг Моя Леди вздумает ревновать, я поверну ее лицом к стене.

Кевин поцеловал Моргейну и на миг прижал ее к себе со всей силой своих жилистых рук. Затем, отпустив ее, произнес:

– У меня для тебя новость: я отвез твоего сына на Авалон. Он уже большой парнишка, и смышленый, и отчасти унаследовал твои музыкальные способности.

– Он снился мне, – сказала Моргейна. – И во сне он играл на дудке – как Гавейн.

– Значит, твой сон был истинным, – отозвался Кевин. – Мальчик мне понравился. И он обладает Зрением. На Авалоне его выучат на друида.

– А потом?

– Потом? Ах, милая моя, – сказал Кевин, – все пойдет так, как суждено. Но я не сомневаюсь, что он станет бардом и на редкость мудрым человеком. Ты можешь не бояться за него, пока он на Авалоне. – Он нежно коснулся плеча Моргейны. – У него твои глаза.

Моргейне хотелось побольше расспросить его о мальчике, но она заговорила о другом.