Туманы Авалона

– Моргейна, а кто этот молоденький красавчик – ну, вон тот, в красном, рядом с Кэем и Гавейном?

– Твой племянник, тетя, – рассмеялась Моргейна. – Сын Вивианы, Галахад. Но саксы прозвали его Эльфийская Стрела, так что теперь его знают по большей части под именем Ланселет.

– И кто бы мог подумать, что невзрачная Вивиана родит такого пригожего сына! Ее старшенький, Балан, – совсем не таков, нет, дюжий, крепкий здоровяк и преданный, что старый пес, – вот он пошел в мать. А Вивиану красавицей никто бы не назвал!

Эти слова ранили Моргейну в самое сердце: «Говорят, я как две капли воды похожа на Вивиану, стало быть, все считают меня безобразной? Как сказала та девчонка: маленькая и страшная, как фэйри».

– В моих глазах Вивиана настоящая красавица, – холодно возразила она.

– Сразу видно, что воспитывалась ты на Авалоне, в полном затворничестве – куда там монастырям! – хихикнула Моргауза. – Откуда тебе знать, что мужчинам желанно в женской красоте!

– Ну, право, полно вам, – примирительно молвила Игрейна. – Красота – не единственное достоинство. У этого вашего Ланселета глаза его матери, а никто никогда не отрицал, что у Вивианы на диво красивые глаза, притом у Вивианы столько обаяния, что никто уж и не разберет, хороша она или нет; да людям и дела нет до этого, довольно им Вивианиного чарующего взгляда и мелодичного голоса.

– Ах, вот и ты, Игрейна, тоже не от мира сего, – возразила Моргауза. – Ты – королева, а в королеве любой разглядит красавицу. Кроме того, ты вышла замуж за любимого. Большинство женщин такой удачей похвастаться не могут, так что отрадно сознавать, что другие мужчины не слепы к твоей красоте. Проживи ты всю жизнь со стариком Горлойсом, небось и ты бы порадовалась своему пригожему личику и роскошным волосам и постаралась бы затмить женщин, у которых нет ничего, кроме обаяния, красивых глаз и нежного голоса. Мужчины – они что младенцы: видят лишь первое, что им нужно – тугую грудь…

– Сестра! – воскликнула Игрейна. Моргауза иронически улыбнулась.

– Да ладно, тебе, сестра, добродетель хранить нетрудно, ведь возлюбленный тобою мужчина оказался королем. Не всем из нас так повезло.

– Разве спустя столько лет ты не любишь Лота, Моргауза?

Моргауза пожала плечами.

– Любовью развлекаются в беседках и зимой у очага. Лот во всем со мною советуется, в военное время оставляет на меня дом, а ежели привозит из похода золото, драгоценности или роскошные одежды, первой выбираю я. Так что я ему признательна, и у него никогда и тени сомнения не было в том, что он якобы воспитывает чужого сына. Но это вовсе не значит, что мне должно быть слепой, если юноша, пригожий собой и плечистый, точно молодой бык, вдруг заглядится на свою госпожу.

«Не сомневаюсь, – с легкой брезгливостью подумала Моргейна, – что в глазах Моргаузы это невесть какая добродетель, и себя она считает королевой весьма целомудренной». Впервые за много лет девушка почувствовала себя сбитой с толку, вдруг осознав, что дать определение добродетели не так-то просто. Христиане превыше всех достоинств ценили непорочность, в то время как на Авалоне высшей добродетелью было отдать свое тело Богу или Богине в союзе с силами природы. В каждом случае добродетель противоположной стороны считалась чернейшим грехом и кощунством против собственного Бога. Но если одни правы, вторые волей-неволей оказываются порочны. Мор-гейне казалось, что христиане отвергают самое священное, что только есть в этом мире, но в глазах христиан сама она покажется блудницей и даже хуже. Заговори она о кострах Белтайна как о священном долге перед Богиней, даже Игрейна, воспитанная на Авалоне, уставится на нее во все глаза, решив, что устами девушки говорит какой-нибудь демон.

Моргейна отвернулась: к ним спешила группа молодых людей – светлокудрый, сероглазый Артур, хрупкий, изящный Ланселет и рыжий здоровяк Гавейн, что возвышался над прочими, точно бык над парой породистых испанских коней. Артур склонился перед матерью в почтительном поклоне.

– Госпожа моя. – Юноша тут же опомнился. – Матушка, долог ли для тебя этот день?

– Не дольше, чем для тебя, сынок. Не присядешь ли?

– Ненадолго, матушка. – Усевшись, Артур, незадолго до того наевшийся досыта, рассеянно захватил пригоршню сладостей, что Моргейна отложила про запас. Какой же он все-таки еще мальчишка! Набив рот миндальным печеньем, он промолвил: – Матушка, не хочешь ли ты снова выйти замуж? Я бы подыскал тебе в мужья богатейшего – и добрейшего из лордов. Уриенс, владыка Северного Уэльса, овдовел, не сомневаюсь, что он обрадовался бы хорошей жене.

– Спасибо, милый сын, – улыбнулась Игрейна. – Но, побывав женою короля, меньшим я не удовольствуюсь. Кроме того, я всей душой любила твоего отца, я не хочу ему замены.

– Ну что ж, матушка, пусть будет так, как ты желаешь, – отозвался Артур. – Я просто не хотел, чтобы ты грустила в одиночестве.

– Сложно мучиться одиночеством в монастыре, сынок, в окружении прочих женщин. Кроме того, там – Господь.

– Я бы лучше поселилась в лесном скиту, нежели в доме, битком набитом женщинами, что трещат без умолку! – обронила Моргауза. – Если Господь и в самом деле там, то-то непросто Ему вставить словечко!

Игрейна не задержалась с ответом – и на мгновение Моргейна узнала живую, остроумную мать своего детства:

– Полагаю, как любой подкаблучник, Он больше слушает своих невест, нежели говорит сам, но ежели внимательно прислушаться, так голос Господа зазвучит совсем рядом. Но случалось ли тебе когда-нибудь присмиреть настолько, чтобы прислушаться и расслышать Господа, Моргауза?

Рассмеявшись, Моргауза жестом дала понять, что удар попал в цель.

– А ты, Ланселет? – обворожительно улыбаясь, осведомилась она. – Ты помолвлен ли, или, может статься, уже женат?

Юноша со смехом встряхнул головой:

– Ох нет, тетя. Не сомневаюсь, что мой отец, король Бан, рано или поздно подыщет мне жену. Но пока мне хотелось бы служить своему королю и оставаться при нем.

Артур, улыбнувшись другу, хлопнул его по плечу.

– Эти двое неустрашимых кузенов охраняют меня надежнее, чем в старину – цезарей!

– Артур, сдается мне, Кэй ревнует, – тихо проговорила Игрейна. – Скажи ему что-нибудь доброе. – Моргейна подняла глаза на угрюмого, обезображенного шрамом Кэя. Вот уж кому тяжко приходится, столько лет он считал Артура никчемным отцовским приемышем – а теперь вот младший брат потеснил его, младший брат стал королем… и сердце его отдано двум новым друзьям.

– Когда в здешней земле воцарится мир, всем вам мы, конечно же, подыщем и жен, и замки. Но ты, Кэй, станешь хранителем моего собственного замка как мой сенешаль, – промолвил Артур.

– Мне и довольно, приемный брат… прости, мне следует сказать, лорд мой и король…

– Нет, – возразил Артур, обнимая Кэя. – Господь меня накажи, если я когда-либо потребую от тебя, брат, этаких велеречии!

Игрейна судорожно вздохнула.

– Артур, когда ты так говоришь, мне порою мерещится, будто я слышу голос твоего отца.

– Я очень жалею – ради себя, госпожа! – что не узнал его лучше. Но знаю я также, что король не всегда волен поступать так, как ему хочется; как и королева. – Он поднес к губам руку Игрейны. «Итак, эту истину о королевском ремесле он уже постиг», – отметила про себя Моргейна.

– Сдается мне, – промолвила Игрейна, – твое окружение вот-вот объявит тебе о том, что тебе следует избрать жену.

– Да, наверное, – пожал плечами Артур. – Надо думать, у каждого правителя есть дочка, которую он не прочь выдать за Верховного короля. Пожалуй, спрошу-ка я Мерлина, какую выбрать. – Он встретился взглядом с Моргейной, на мгновение показавшись таким ранимым и беспомощным. – В конце концов, в женщинах я смыслю мало.