Туманы Айдарики

Его зовут Джайаруш – узнал я потом, просто наши никогда не умели выговаривать чужеземные имена, коверкая и перевирая. Он представлялся просто. На самом деле - Джайаруш иту-Немейлаш ками-ит-Файхар, старший сын хайдарского нойона, син-эке – «говорящий с ветром», еще год назад командовавший войсками в Элое. А после той войны Джаш бросил все и уехал на край света. Сюда, на Айдарику.

Я много тогда не знал.

Я долго думал – стоит ли пожать руку? Жесткая, шершавая, с ранних лет привыкшая к оружию, ладонь.

– На маяк? – спросил он.

Я кивнул. Спорить было как-то глупо.

Вечером мы уже пили с ним пиво на берегу, у моего маяка. Огонь весело трещал над головой, затмевая звезды. Отчего-то казалось, мы сидели втроем.

– Теперь он твой - серьезно сказал Джаш.

И пламя взвилось, словно махнув мне рукой. И я помахал ему.

Джаш улыбнулся. Он умел разговаривать с огнем, с ветром, с птицами... действительно умел.

И он многому научил меня, этот син-эке. Таким вещам, о которых я и не подозревал.

Еще он научил меня побеждать. Я тоже теперь умею, хоть и не разу больше не был на войне. И он умеет, всегда. Наверно поэтому он и уехал, такая сила - слишком опасна. Он почти бог. Бог, умеющий только побеждать.

Он сам выбирал – стоит ли драться.

А еще, он научил меня твердо знать.

Эх, знать бы наперед!

Акнару я встретил той же весной, у реки.

Дурак тогда был, ой и дурак, молодой! Не понимал, что нельзя. Сейчас-то что говорить, внуки уже. Но тогда… Тогда мне не было дела, тогда я готов был пойти за ней на край света… да я и сейчас готов.

Жена-хайдарка… И пусть границу, эту быструю, своевольную Саврангу, можно не задумываясь перейти вброд, настоящая граница - она не здесь. Акнара отчетливо понимала это уже тогда, а я… Тогда я не понимал.

Война. По разные стороны.

Она стирала белье, стоя по колено в воде, заткнув за пояс подол. Гибкая, стройная, черные кудри перехвачены алой лентой. И я невольно залюбовался ею. Акнара, казалось, не замечала меня, и лишь закончив работу, подняла насмешливые глаза.

– Насмотрелся?
– весело поинтересовалась она, - и что скажешь?

Я вздрогнул от неожиданности, а она рассмеялась звонко, словно весенняя капель. Ничуть не смущаясь, Акнара смотрела на меня, уперев ручку в бок, чуть склонив голову, разглядывала. В тот самый момент я и понял, что не нужно мне ничего в мире, кроме нее одной.

– Ты ведь Менкар, с маяка?
– спросила она, - я думала, что ты старше.

Наверное я начал краснеть под ее взглядом, потому что она снова рассмеялась. Потом мы болтали о чем-то, стоя по колено в реке, и я даже не замечал как вода заливается в новые сапоги. Мы болтали, а когда я предложил проводить ее домой, Акнара вдруг схватила свою корзину с бельем, и упорхнула словно пташка.

Помнится, тогда я не мог понять, и всю ночь не спал, ломая голову - уж не обидел ли чем. Но, конечно, придумать ничего не мог.

Я приходил к реке, к тому самому месту, и ждал, надеясь увидеть ее снова. И однажды, уже под вечер, увидел ее в компании подруг. Тогда она сделал вид, что не заметила меня, или не узнала, поспешила пройти мимо. А я не знал, что и подумать.

– Нам не стоит встречаться, - сказала она, устраиваясь у меня на плече.

Мы лежали в траве, и словно не было ничего вокруг. Только мы и небо. Весь мир словно перестал существовать. Ее волосы сладко пахли земляникой, столько лет прошло, а я все помню.

– Почему не стоит? Что в этом плохого? Я хочу пойти к твоему отцу просить тебя в жены.

– Нет!
– Акнара почти вскрикнула и разом села. Ее губы дрожали, а на глаза наворачивались слезы, - не надо, прошу тебя.

Я не понял тогда, она пыталась объяснить, но я наверное не просто не хотел понимать. Таким несущественным, таким глупым мне это казалось тогда.

Очень доходчиво мне все объяснил Джаш, после чего я долго ходил со сломанным носом и разбитой губой. Он сказал тогда, чтоб я и близко не подходил ни к Акнаре, ни к другим хайдарским девушкам. Чтоб выбирал бабу из своих, так и сказал… Еще сказал – свернет шею, без всяких разговоров.

Почему-то так и не свернул.

Мне предлагали вернуться. Меня звали в Аннумгун. Я так хотел уехать…

Но разве я мог?

Несмотря ни на что, она стала моей, иначе и быть не могло. Я твердо знал, что так будет, я так решил. Джаш всегда говорил – нужно верить, и идти вперед. Я верил и шел. Мы любили друг друга, а то, что все против нас – мне было плевать.

Мы прожили вместе уже почти двадцать семь лет. У нас родилось четверо сыновей и дочь, прекрасная, как ее мать. Все это время жизнь была проста и размеренна для меня, я и думать забыл о том, чтобы покинуть Айдарику, ставшую мне домом. Даже звон далеких войн переставал тревожить былые юношеские мечты, когда я смотрел как моя любимая стряпает на кухне пироги.

Наверное, я просто был счастлив здесь.

Но если бы я знал!

Если б знал, смог бы я запретить старшему сыну, Наиру, взять жену с той стороны? Смог бы я помешать младшему, Этане, уйти в пастухи к своему дяде?

Даже если бы знал, что бы я смог сделать?

Да.

По разные стороны. Война.

Скоро сюда придут аннумгунские корабли. А гордые хайдары снова встанут стеной, как один, на защиту своей земли. И Джаш. Джайаруш иту-Немейлаш ками-ит-Файхар, син-эке.

Очень боюсь, что и мои сыновья… Наир иту-Менкар, Этана иту-Менкар ками-Акургаль.

Наших на Айдарике – полторы сотни солдат, простых солдат, у которых как правило что-то не задалось, вроде меня. Нас отослали подальше, чтоб не мешали. Хайдаров – вдесятеро больше, пастухов. Вот таких же босых, прокопченных на солнце пастухов, командовавших войсками под каким-нибудь Элоем. Я только потом узнал – что здесь за пастухи. Я видел, как Джаш уезжал иногда на год-два, и возвращался с новыми шрамами. Не он один уезжал.

Все они знали, что так будет. Они ждали.

А Аннумгун не ждал, решив когда надо – просто прислать корабли. Мы здесь – так.

* * *

– Цыпа-цыпа-цыпа.

Сижу у реки, кормлю демонов свежей сладкой булкой. Они крутятся, удивленно поглядывая на меня бусинками глаз – вечер ведь, а я с угощением пришел. Надо с утра. Но они не отказываются. Рожки мохнатые, бока пятнистые… Тонкие желтые листочки несутся мимо.

Шаги за спиной.

Не хочу оборачиваться, не хочу знать.

– Менкар…

Джаш хочет что-то сказать, но у него не выходит, он тяжело пыхтит и садится рядом.