Тунеядцы Нового Моста

Почти вслед за тем поднялась портьера, и вошел слуга; доложив о графине дю Люк, он мигом скрылся, и портьера опустилась за молодой женщиной.

Барон бросил салфетку и поспешил к ней навстречу.

— Графиня, — сказал он, слегка кланяясь, — мне совестно…

— Что я так бесцеремонно принимаю такого достойного вельможу, как вы! — перебила она. — Господин барон, я пришла лично извиниться перед вами.

Слегка опершись кончиками пальцев на протянутую руку барона, она подошла к креслу у камина и села. Барон почтительно стоял перед ней.

— Прошу вас сесть, — проговорила она, — ведь вы здесь дома!

Он сел.

— Барон, — продолжала графиня, — я обычно никого не принимаю без мужа, но делаю исключение для вас, потому что вы приехали с письмом от одной из самых близких моих подруг.

— От мадмуазель де Росни, нынешней герцогини де Роган, — добавил барон.

— Да. Мы с Мари де Росни вместе воспитывались и очень дружны между собой; я знаю свою подругу и, читая ее письмо, заключила, что человек, которого она так горячо мне рекомендует, должен быть или хороший друг ее, или очень близок ей.

— Действительно, графиня, я имею честь принадлежать к самому интимному кружку мадам де Роган и могу подтвердить, что очень близок ей, — отвечал, тонко улыбнувшись, барон.

— Я все хорошо знаю из письма, барон, и хотела показать вам, как высоко ценю рекомендацию своей подруги, принимая вас сама в отсутствие графа!

— Я не знаю, как выразить вам свою благодарность за такую честь, графиня.

— Приняв мое гостеприимство так же чистосердечно и с таким же удовольствием, как я предложила его вам, и пользоваться им, сколько угодно.

— Благодарю вас, графиня, но не решусь злоупотреблять вашей любезностью; я пробуду в замке не больше двух-трех дней.

— Позвольте надеяться, барон, что графу удастся уговорить вас остаться подольше.

Барон низко поклонился прелестной женщине, которая, казалось, действительно так счастлива была принять его в своем доме.

— Граф дю Люк, — сказал он, помолчав с минуту, — благородный, прекрасный вельможа и пользуется большим уважением между единоверцами; я знаю, что герцог де Роган, по лестным отзывам о нем своего брата, господина де Субиза, очень хотел бы с ним познакомиться.

— Дружба, с которой господину де Субизу угодно относиться к графу, делает его снисходительным.

— Нисколько, графиня; господин де Субиз в этом отношении только отголосок общего мнения всех вождей нашей партии; мне очень жаль, что отсутствие графа лишает меня чести засвидетельствовать ему мое почтение.

— Он скоро вернется, барон, сегодня ночью, вероятно, и завтра утром будет к вашим услугам.

Поговорив таким образом еще некоторое время, графиня простилась и встала. По свистку явились ее горничные. Барон почтительно проводил графиню до дверей и низко поклонился. Поблагодарив его за любезность милой улыбкой, она ушла.

Через несколько минут вошли слуги, убрали со стола, освежили воздух в комнате, открыв и потом снова закрыв окна, подложили дров в камин, поставили у постели вазу с розмариновой веткой в вине, смешанном с медом, и ушли, спросив сначала, не нужно ли еще чего-нибудь барону.

Он поблагодарил их и остался один, но не лег спать, а, надев приготовленный для него великолепный парчовый халат, снова принялся за чтение шифрованных бумаг, прерванное приходом графини.

Несколько часов сряду барон читал, приводил бумаги в порядок и написал несколько, большей частью тоже шифрованных, писем. Только в четвертом часу утра он лег, не имея больше сил выдерживать, положил бумаги под подушку, придвинул на всякий случай пистолеты и шпагу и крепко заснул.

На другой день, рано утром, приехал от графа нарочный сказать графине, что, к своему большему сожалению, по не зависящим от него обстоятельствам граф не может быть раньше чем дня через три.

Графине это было очень неприятно, но пришлось покориться. Она любезно извинилась перед гостем; он, боясь показаться назойливым, собрался было уехать, но графиня просила его остаться подождать возвращения графа в полной уверенности, что муж одобрит ее поступок.

Познакомившись ближе, они перестали церемониться между собой и изгнали скучный этикет. Графиня и Диана всеми силами старались сделать жизнь в замке приятной гостю, болтали с ним, гуляли в моверском парке и окрестностях, устраивали рыбную ловлю с факелами — одним словом окружали его всевозможным вниманием, как умеют это делать только женщины, когда захотят.

Прошло пять дней, а о графе не было ни слуху, ни духу; графиня тревожилась, не зная, чему приписать такое продолжительное отсутствие и упорное молчание.

Раз утром мэтр Ресту доложил барону де Сераку, что его спрашивает какой-то господин, называющий себя де Лектуром.

Барон велел сейчас же привести его. Они долго о чем-то говорили между собой; после этого секретного разговора барон сделался очень серьезным и собрался ехать в тот же день.

Ни графиня, ни Диана не могли убедить его остаться. Он уехал вместе с де Лектуром.

ГЛАВА IV. К кому прежде всего отправился граф дю Люк, и что из этого вышло

Все писатели того времени единодушно подтверждают, что при Людовике XIII, особенно в первые годы его царствования, столица Франции хранила еще почти нетронутым свое древнее варварство в его главных чертах, то есть гадкий, почти грязный и крайне феодальный вид.

Гражданские войны, беспечность вождей Лиги и внесенные ими беспорядки и неурядицы оставили глубокие следы на несчастном городе; Генриху IV, несмотря на все усилия, не удавалось сгладить их: он пробивал улицы, обстраивал площади, возводил общественные здания, расширял набережные и кончил постройку Нового моста, начатую при Генрихе III, но прерванную Днем Баррикад.

Правление умного и храброго Беарнца было во всех отношениях слишком коротко для осуществления и десятой доли его проектов.

Париж, и теперь еще не вполне освободившийся от грязи, тогда был настоящей мусорной ямой.

В эпоху нашего рассказа он состоял из целого лабиринта узеньких, извилистых, частью немощеных улиц с ветхими, полуразвалившимися домами, между которыми кое-где только поднимались богатые здания; потоки грязной воды и всевозможные сваленные в кучу нечистоты запружали нередко дорогу; а если прибавить к этому отсутствие всякого освещения, кроме лунного, бродячих собак и ночных воров, так будешь иметь верную, невеселую картину Парижа в начале семнадцатого века.

На всех городских часах пробило десять, когда граф дю Люк приехал в город. Он хорошо его знал, так как долго жил там с отцом, и потому без труда нашел дорогу в лабиринте улиц.

Кроме того, ночь была лунная, и граф смело ехал, не замедляя шага лошади; у берега Сены, на его счастье, случился паромщик, согласившийся за хорошую плату, несмотря на поздний час, перевезти путешественника и его лошадь на другую сторону; затем граф отправился на улицу Короля Сицилии.

Эта дорога отняла у него не меньше часа, на протяжении которого ему встречались подозрительные личности с поднятыми до носу воротниками плащей и в опущенных на самые глаза шляпах; однако они не решились или просто не захотели напасть на него; голодные стаи собак долго преследовали его своим воем.