Туннель во времени

Опять загадка, едва ли не самая большая. Почему Мак-Каллох выбрал из всех федеральных арсеналов именно этот? Он не мог не знать, что на него нападет Джон Браун — это же есть во всех книгах. Невозможно поверить, чтобы он не читал об этом. Значит, предвидя налет, полковник принял меры предосторожности. Может быть, поставил засаду. Но о засаде Джона Брауна должны были предупредить. Хотя бы этот его агент, Джон Кук. Наверняка есть и другие. Непонятно...

В городе никто на них не обратил внимания. Они спокойно въехали на мост через Потомак. Это был железнодорожный мост, и на полпути их обогнал поезд компании «Б. и О.» из Вашингтона, сотрясая конструкции моста и извергая клубы дыма. Съехав с моста, они свернули на проселочную дорогу. Проверяя, нет ли за ними слежки, Коупленд вел их к секретному убежищу в предгорьях. Это была ветхая двухэтажная ферма. Две девушки работали в огороде. Завидев прибывших, они приветственно замахали руками. Пока привязывали лошадей, открылась входная дверь и вышел худой человек с большой белой бородой. На изборожденном морщинами лице темнела твердая щель губ.

— Мистер Браун, — сказал Коупленд, — я привел добровольцев.

— Всем добро пожаловать. Войдите в дом и познакомьтесь с остальными.

Он угрюмо кивнул без тени улыбки. Когда Трой вошел в дом, Джон Браун взял его за плечо и негромко сказал:

— Ты идешь на святое дело освобождения твоего народа.

Трой кивнул и отошел — что еще он мог ответить.

Дом набит людьми — всего, вместе с прибывшими, их двадцать четыре. После знакомства Фрэнсис Мерриам достал бумажник из сумки:

— Мистер Браун, это вам для того благородного дела, которому вы посвятили свою жизнь.

Он высыпал золото струйкой, а Джон Браун сложил руки и склонил голову.

— Возблагодарим Господа, — сказал он, — ибо он послал нам этих людей и это золото. Сие есть непререкаемое знамение, что Его воля движет нами. — Он оглядел молчащее собрание и сверкнул глазами, как ангел мщения. — Настает час действий, и да пробьет он для нас. В Субботу, день Господень, обрушимся мы на язычников. Ударим завтра! Мало кого из чад своих удостоил Господь права свершить столь душеспасительное и праведное деяние, как наше. Мы захватим арсенал, наши братья-негры поднимутся в праведном гневе и сбросят своих угнетателей. Да будет так!

Да будет так, подумал Трой. Но как будет на самом деле? Если в засаде ждут солдаты, эта горсточка храбрых дураков будет просто перебита. Можно ли их остановить? И надо ли останавливать? Не значит ли это изменить историю, и если да, то какие будут последствия? Но ведь Мак-Каллох пытается изменить историю, создать угодный ему мир с вечным рабством. Так нет же!

Наверное, проповедь Джона Брауна вдохновила его, как и всех прочих. Теперь ему была понятна их ненависть к самому институту рабства, гибель которого они мечтали увидеть, все делая для этого. Они хотели вызвать к жизни ту Америку, которую он знал, в которой он вырос. Она не была идеальной, и это он тоже знал, как знал и то, что не бывает идеальных обществ или институтов. Но уж, конечно, она была лучше этого рабского штата, части странной страны, наполовину рабской, наполовину свободной. Здесь он понял, и даже не понял, а почувствовал причины той страшной войны, что должна была разразиться. Никакая страна не может так жить, разделившись сама в себе. Приближалась страшная, очищающая битва. Но если он не вмешается, могут выиграть рабовладельцы. И его мир никогда не появится.

Этого не может быть — и этого не будет! И он должен сделать все, чтобы этого не было никогда.

И он почувствовал, что не может оставаться безучастным среди этих хороших парней, идущих на самоубийство. Его долг перед ними, перед делом, в которое они все верили, предупредить их. Пусть изменится какая-то сноска в толстых книгах, но эти люди заслуживали лучшей участи, чем овечья гибель под ножом мясника.

При первой же возможности он отозвал Джона Брауна в сторону:

— Мистер Браун, могу я поговорить с вами?

— Конечно, к вашим услугам. Пойдемте на кухню, там будет тише.

Они сели у очага. Джон Браун глядел в темную глубину, будто провидя там будущее, и грел руки у огня. Провидя успех восстания. Трой тоже смотрел в огонь, думая о том, как предупредить об опасности, не выдав источника своих знаний.

— Вы знаете полковника Мак-Каллоха из Ричмонда?

— Я слышал о нем, но никогда не встречал. Человек зла. Я слыхал, что он убил одного из своих рабов. Да поразит его Господь!

— Аминь. Но у меня есть сведения, — я их получил от организации, на которую я работаю, — что Мак-Каллох знает о ваших планах. Он мог поставить западню.

— Ваше желание предупредить меня прекрасно, но не страшитесь, ибо мы шествуем под защитой Господа. Многие пытались предать нас, кто из лучших побуждений, кто из худших, но не преуспели в том. Я достоверно знаю, что мой добрый друг из Айовы Дэвид Дж.Гью решил, что все мы погибнем, если осуществим наши планы. И, хотя он сокрушается о содеянном, послал письмо с предупреждением министру обороны. На письмо никто не обратил внимания. А почему? По одной причине, сын мой. Ибо мы в руке Божией, и Он — наш щит и оплот. Благодарю тебя за то, что ты предупредил нас о кознях этого создания зла. Но да не поколеблемся мы. Планы наши готовы, силы собраны, оружие наготове. Завтра мы выступаем. Будешь ли ты с нами?

Трой заколебался, но выбора у него не было.

— Да, я буду с вами.

Быть может, эта минута была неизбежна. С того момента, когда он отправился сквозь время за Мак-Каллохом. Быть может. История уже написана — раз и навсегда.

Так или иначе, а завтра это узнается.

Они поднялись на рассвете, и Джон Браун собрал их в столовой для последней службы. Сперва он прочитал те места из Писания, что обещают утешение рабам, затем пригласил их к общей молитве Господу о помощи в освобождении угнетенных.

Потом он стал излагать боевые задачи, и Трою захотелось, чтобы было меньше молитв и больше конкретики. Не надо знать истории, чтобы понять обреченность задуманного. План состоял в нападении на федеральный арсенал и его захвате. И все. Даже маршруты отхода на случай контратаки милиции или федеральных войск не разработаны. Все уповали на то, что рабы восстанут и освободятся, — не было ни попытки оповестить рабов, ни тем более попыток как-то организовать их. На все попытки убедить Джона Брауна принять меры предосторожности или разработать запасные варианты ответ был один: «Господь наш щит и оплот».

Желание Троя возглавить нападение на винтовочный завод не вызвало возражений. Там было единственное в городе подразделение федеральных войск, и никто из добровольцев туда не рвался. К нему присоединились Шоу и несколько человек, назначенных им в помощь.

Все. Планы составлены, жребий брошен. Напряжение нарастало целый день; около восьми вечера Джон Браун собрал всех снова.

— Люди, время настает. Молю вас, не проливайте кровь без нужды, но, не колеблясь, защищайте свою жизнь. Некоторые из вас могут быть убиты, и все мы можем умереть, пытаясь нанести наш удар в защиту свободы и справедливости в этой проклятой стране рабства. У нас одна жизнь и одна смерть. Умирать так, как мы можем умереть сегодня, значит умереть ради нашего дела.

Головы склонились в последней общей молитве. Потом поднялся Джон Браун, и выступил перед ними, воздев руки к небесам, и сверкнул глазами, и белая борода его развевалась, и был он похож на ангела Гнева Господня, каким себя, впрочем, и считал.

— Братья! — воззвал он. — К оружию! Вперед, на Харперз Ферри!

Глава 32

Джон Браун вел отряд, правя фургоном, в котором лежали пики — ими собирались вооружить освобожденных рабов. Остальные, серьезно и торжественно, как похоронная процессия, шли по проселочной дороге вдоль Потомака. Была холодная темная ночь, пошел дождь, мелкая морось, от которой еще сильнее пробирал холод. Дорога круто вилась вниз с холмов, мимо какой-то фермы и потом вниз, в долину. Впереди видны были огни Харперз-Ферри. Робби ясно видел их из фургона, куда его посадили из-за раненой ноги. Он прижимал к себе седельные сумки и дрожал от холода.