Турбо Райдер
Шрифт:
Подул ветер. Зашумели деревья. Размеренный шелест успокаивал, навевал спокойствие, как шум крови в ушах. Он перехватил лопату и вышел к грядкам, по дороге пройдя до того самого места. Особенного места. Остановился - тут были густые кусты. Воткнул лопату в землю, приспустил штаны и помочился: обильно, но без удовольствия - по распорядку дня, выполняя некий ритуал.
– Я помню, я всё помню.
Затем снова взял лопату и теперь уже вышел к грядкам.
Мать и отец любили копаться в земле. Люди советской закалки, видевшие в собственной даче какой-то сорт свободы, возможность не чувствовать
– Ведь можно считать огород механизмом, так ведь? Ну... в какой-то мере. Маленькая экосистема. Растения. Животные. Жуки. Червяки. Чем это хуже СССР? А чем лучше. Если бы я знал.
В этом вся ирония одиночества: человек, который хочет быть один, рано или поздно понимает, что совсем один он быть всё-таки не может.
– В ход идёт всё, что угодно. Книги. Компьютерные игры. Чаты. Неумеренный онанизм. Разговоры с самим собой. Расположено в порядке снижения полезности.
И иначе - никак, иначе - никак. Впрочем, был ли выбор?
– С того момента, как я у...
Почтальонша прошла мимо, вопреки обыкновению не сунув газету в почтовый ящик. Странно. Она почти бежала. Может опаздывает куда? Человек махнул ей, удаляющейся, рукой и откинул особо большой пласт земли - тот улетел особенно далеко, рассыпавшись и осев серым туманом. А там, где пласт находился раньше, лежали мёртвые дождевые черви, столько, что хватило бы на целую горсть.
Он присел, чтобы посмотреть поближе: всё-таки глаза уже не те.
Да. Определённо. Черви и прочая живность, которую можно найти под землёй: все они мёртвые, влажные, недвижимые. Он взял несколько червей и поднёс поближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Возникло желание съесть.
– Фу. В детстве я как-то съел червя. Они безвкусные. Повторять не хочу.
– он выкинул их назад
Только сейчас он совершенно чётко осознал: это не рак мозга, что-то действительно не так. Только что же?
Куда уж тут копать. Он занёс лопату в сарай и зашёл домой.
Он долго пытался найти хоть что-нибудь в интернете или по телевизору. Но первый вскоре отключился. А второй транслировал лишь настроечную таблицу. Тогда человеку стало страшно. Он долго ходил по дому туда и сюда, в такт учащённому биению сердца, не решаясь выйти на улицу. Но когда выйти всё же пришлось, то он чувствовал себя, как пловец, собирающийся прыгать в воду с самой высокой в мире вышки.
Нужно было ехать. Куда ехать из посёлка? В город. Наверняка там расскажут в чём дело.
– В гараж. В гараж. Для такого дела...
Машина у человека была, но он так и не решился сесть в неё, хотя она стояла чистая, абсолютно чистая, почти новая, но... человек вышел назад из гаража и обернулся туда, в сторону кустов, в сторону значимого для него места. Почти пожалел о том, что не может сесть за руль и пошёл пешком в направлении железнодорожной платформы. Электрички ходят часто. Там явно должны быть люди.
По пути человек заглядывал туда и сюда, за заборы соседей, пытался вглядываться в зеркальность закрытых шторами окон. Нет. Никого. Силуэты ходят лишь в домах, смутные, нечёткие. А улица пуста. Лишь кое-где видны следы утренней работы: раскопанные грядки, выкорчеванная трава. Куда
все делись? Человек сам не заметил, как перешёл на бег, лишь только колотьё в области печени в конце концов его оставило. Он почти пришёл к железнодорожной платформе. От неё, скрытой невысокими деревьями, исходил негромкий стук и многочисленный говор.Там действительно были люди: шли целой толпой, шли по направлению из города, прямо по железнодорожным путям куда-то дальше, не останавливаясь. Человек прищурился и вгляделся, но сосчитать людей не смог: слишком их много, идущих, разговаривающих, что-то едящих на ходу. Некоторые выглядят хорошо. Некоторые... избитые, в грязной одежде, в крови.
Маленькая девочка с рожком мороженого в руках наклонилась, зачерпнула горсть земли, и высыпала прямо на красный шарик. С удовольствием начала лизать. Человека передёрнуло.
– Куда вы идёте, люди?
– Неужели ты не видишь?
– ответил священник в грязной рясе, с разорванной золотой цепью, непонятно как державшейся у него на шее - Мы идём из города, человек. Ему больше неоткуда тянуть соки: ведь земля умирает. Неужели ты не видишь?
– Я вижу. Но зачем уходить?
– Попробуй её на вкус и ты всё поймёшь.
– священник улыбнулся серыми с чёрным зубами. Стало ясно, что он действительно ел землю.
– Я отрубил крест от цепи топором и выкинул его. Я не хочу вести за собой людей! Я иду с ними!
Человек удивился. Священник продолжал, экзальтированным, торжественным тоном.
– И птицы и звери и прочие твари земные, что пьют и едят от земли. Они мертвы. И город: ведь он тоже пил и ел от земли, значит он тоже мёртв!
– Они мертвы.
– сказала молодая женщина в разорванной юбке, с потёками крови и слизи на ногах
– Мы все кушали землю!
– сказал мужчина со свежим ножевым порезом на лице
Человек смотрел с платформы на людей, идущих по железнодорожному полотну, а они смотрели на него счастливыми, блаженными взглядами.
– И мы поняли! Нам надо идти туда!
– Куда?
– Туда!
– А зачем?
– Как зачем?
Они смотрели на человека глазами людей, говорящих очевидные даже малому ребёнку истины. Человек понял, что ничего от них не добьётся. Он покачал головой и двинулся назад к дому.
– Возникло было желание взять...
...горсть земли и хотя бы попробовать её на язык. Теперь земля не кажется несъедобной... да. Наоборот. Она серая как пепел, и... может быть это будет так, словно бы съесть неочищенную картошку, печёную в костре? Мы делали её... когда-то... Я... что же делать?
Его тихие размышления вслух прервали шедшие навстречу люди. Соседка (та самая, что была утром), и ещё пара малознакомых ему людей. Они шли неуверенно, словно нехотя, но в глазах их тоже светилась искорка блаженства и знания какой-то тайны. Соседка прошла мимо молча. Более молодая, но тоже весьма перезрелая, женщина жевала что-то, из уголков её рта стекала серая слюна. Третий же, мужчина, остановился и посмотрел шедшему навстречу человеку прямо в глаза.
– Знаете... ммм...
– лысый и толстый - Я... сначала лизнул... словно пепел... а потом немного... она... Знаете, зря вы боитесь. Это не противно... ммм... Мне надо идти.