Тургенев и Виардо. Я все еще люблю…

Луи.

Москва.

Пятница, 24 ноября 1850 Вот уже три дня, как я здесь, дорогая и добрая госпожа Виардо, но едва нашел время, чтобы взяться за перо и наспех черкнуть вам несколько слов. He то чтобы нам с братом много приходилось делать – печати будут сняты только через неделю – но нам столько вещей надо обсудить, подготовить. Ha наши плечи свалилась ужасная ответственность.

Дом Виардо в Куртавенеле. Рисунок Полины Виардо

Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений; множество существ, зависевших от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать… K умершим подобает относиться только с уважением и сожалением – поэтому не скажу вам больше ничего. Bce же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничто не осталось. Ho делать нечего – все надо забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. A между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней. Избавляю вас от множества других подробностей; к чему? Мир ее праху.

Мой брат, его жена и я остаемся здесь до Нового года, чтобы постараться устроить возможно лучше наши дела. Поместья, оставленные моей матерью, находятся в очень незавидном состоянии, а урожая в нынешнем году, к несчастью, почти не было. Придется нам, насколько возможно, ограничивать себя до августа будущего года. Я предложил брату незамедлительно уплатить все частные долги матери (которых немного), вознаградить всех служащих и употребить на это все наличные деньги. Сбросив с плеч эту обузу, мы будем действовать лучше и скорее. Я рассчитываю вернуться в Петербург через шесть недель, в апреле уехать в деревню и пробыть там до ноября. Потом – увидим. Я, как вы знаете, вовсе не деловой человек; я намерен доверить управление своими землями моему доброму, милейшему другу Тютчеву. Мой брат – человек, конечно, вполне достойный, и я был бы очень рад поручить ему все это; но я боюсь недоразумений – он очень бережлив, почти скуп и стал бы скупиться ради меня – он никогда бы не согласился на продажу какого-либо имения, как бы необходима она ни была – вот всех этих-то семейных неурядиц мне хочется избежать. Я принял решение разделить наши поместья, т. e. производить раздел будет, конечно, он, и сделает это, без сомнения, в тысячу раз лучше моего. У меня будет во всяком случае не меньше 25 000 франков дохода, а это уже богатство. Я еще поговорю с вами обо всем этом; но скажите мне, что думаете вы и ваш муж о моем решении.

Дорогой и добрый друг, как часто я думаю о вас!

Воскресенье

Здравствуйте, дорогой и добрый друг, meine teuerste, liebste Freundinn [42] . Контора Языкова только что переслала мне ваше милое и прелестное письмо – преклоняю колени, чтобы поблагодарить вас за него. Маленькая Полина приехала – и понравилась вам – и вы ее уже полюбили! Дорогой, дорогой друг, вы – ангел. Каждое слово вашего письма дышит неизъяснимой добротой, лаской и нежностью. Как же и мне, в конце концов, не полюбить эту девочку до безумия? – Вы так весело и просто делаете добро, что от благодарности к вам чувствуешь себя счастливым, словно ребенок. Как будто оказываешь вам большую услугу, доставляя вам случай сделать кому-нибудь одолжение. He знаю, право, что и сказать, дабы заставить вас почувствовать, насколько взволновало и растрогало меня ваше дорогое письмо… Я ищу слов – мне ничего не остается, как повторить вам снова, что я с обожанием падаю перед вами ниц. Будьте тысячу раз благословенны! – Боги – как она счастлива, эта девочка! Ведь она в самом деле сейчас оказалась у Христа за пазухой – как говорит русская пословица об очень счастливых людях… Тем лучше, если она обладает не только умом: надо было бы иметь уж очень дурную природу, чтобы, живя возле вас, не заразиться немножко вашей добротой. Я все-таки надеюсь, что эта большая перемена в жизни спасет ее. Пожалуйста, поцелуйте ее от меня. Теперь, когда я стал богаче, я не боюсь дойти до тысячи франков в год: пусть она учится играть на рояле. Вышлю вам денег дней через десять.

42

Моя дражайшая, любимейшая подруга (нем.).

Я очень счастлив, когда думаю, что вы нашли в ней сходство со мной, и что это сходство вам доставило удовольствие. Набросайте карандашом и пришлите мне маленький ее портрет. Еще раз повторяю вам, что в конце концов я совершенно привяжусь к ней, если только буду знать, что вы ее любите… Ваш успех в «Гугенотах» бесконечно обрадовал меня; с нетерпением ожидаю подробностей…

Вторник

Guten Morgen, theuerste, liebste, beste Freundinn. Ich kiisse mit Anbetung Ihre schonen Hande [43] . Добрый день, дорогая госпожа Виардо. Мы начинаем понемногу разбираться в наших делах. Моя мать назначила 50 000 рублей молодой особе, которую она воспитала. Мы поспешили признать этот долг; до замужества она останется у моей невестки, и мы будем ей платить, помимо ее содержания, 8 % годовых. При выходе замуж она получит эти 50 тысяч. Моя мать не сделала никаких других завещательных распоряжений – но мы это восполнили – и, я думаю, нами останутся довольны.

43

Добрый день моя самая дорогая, самая любимая, самая лучшая подруга. Целую ваши прекрасные руки (нем.).

Дорогой друг, все это время я не переставал думать о вас – и о маленькой Полине. Чувствую, что она становится мне дорогой, потому что она в ваших руках. He знаю, сколько раз я перечитывал ваше письмо. He могу выразить все, что я чувствую, когда ваш дорогой образ, не покидающий меня никогда, еще отчетливее возникает в моей памяти. Будьте благословенны тысячу раз! Напишите мне подробности о девочке. По-прежнему ли вы довольны ею, и что говорит г-жа Ренар? Вот уже скоро месяц, как она в Париже. Какую фамилию вы ей дали? Благодарю от всего сердца добрую госпожу Гарсиа и госпожу Сичес за их милое отношение к ней. Одним словом – вы все ангелы – и я вас всех люблю до безумия.

Здесь все принимают меня с распростертыми объятиями, особенно милейший папаша Щепкин. Я не могу много бывать в гостях; тем не менее, за неделю моего пребывания здесь я уже был два или три раза у него и у некоей графини Салиас, прелестной женщины, с большим умом и талантом, которая, хоть она и писательница, все же не синий чулок. K несчастью, она очень хворает. – Последняя вещь, которую я написал – «Певцы в кабачке», – имеет здесь большой успех. Кончаю письмо, чтобы можно было его отправить сегодня. Завтра начну новое. Скажите Виардо, которого целую от всего сердца, что уже несколько дней я все перечитываю томик Монтеня, который он мне подарил в Петербурге. Поцелуйте от меня Гуно и не забудьте рассказать мне о «Сафо». Тысячу добрых пожеланий всем, а что касается вас – припадаю к вашим стопам. Bei Ihren lieben Fiissen will ich leben und sterben. Ich kiisse sie stunden lang und bleibe auf ewig Ihr Freund [44]

44

У ваших любимых ног я хочу жить и умереть. Я целую их часами и навсегда остаюсь вашим другом.

И. Тургенев.

Москва.

Понедельник, 1/13 января 1851

Добрый день, дорогая и добрая госпожа Виардо, theuerste, liebste Freundinn! [45] He хочу начинать новый год, не обратившись к моей кроткой и дорогой заступнице и не призвав на нее благословение неба. Увы! неужели пройдет весь этот год, а я так и не буду иметь счастья вас увидеть? Это весьма жестокая мысль, но все же мне надо привыкать к ней…

45

Дражайшая, любимейшая подруга (нем.).

Вчерашний вечер мы провели у одного из моих друзей, и когда пробило полночь – вы легко можете себе представить, к кому я мысленно обратил свой тост! Bce мое существо устремлялось к моим друзьям, к дорогим, далеким друзьям… Да хранит их небо!.. Moe сердце всегда с ними, я чувствую это. До завтра. Сейчас я должен сделать несколько визитов. Мне надо рассказать вам множество вещей. Я не без основания оставался так долго в Москве. Я привел к желанному концу одно довольно трудное и щекотливое дело. Обо всем этом расскажу вам завтра. Сегодня вечером на любительской сцене у графини Соллогуб будет разыграна одна моя рукописная комедия. Меня пригласили присутствовать на представлении, но я, конечно, воздержусь от этого; я слишком боюсь, что буду играть там смешную роль. Каков будет результат – напишу вам. До завтра. A сейчас я хочу склониться к вашим ногам и поцеловать край вашего платья, дорогой, дорогой, добрый, благородный друг мой. Да хранит вас небо!

Среда, 3 января

Кажется, моя комедия имела третьего дня очень большой успех; сегодня ее повторяют, и я получил настойчивое приглашение присутствовать. Ha сей раз я пойду; я не хочу иметь вид человека, который много о себе воображает. Вчера я давал прощальный обед своим друзьям. Всего нас было двадцать человек. Должен сознаться, что к концу вечера мы все были как нельзя более оживлены. Среди них был один комический актер, человек большого таланта, г. Садовский; мы умирали со смеху, слушая импровизированные сценки, диалоги из крестьянской жизни и пр. У него много воображения и столь совершенная правдивость игры, интонации и жеста, какой я почти никогда не встречал. Нет ничего более привлекательного, чем искусство, ставшее природой. Вчера я обещал вам рассказать, почему я оставался в Москве гораздо дольше, чем предполагал. Вот в нескольких словах причина: надо было удалить из нашего дома двух женщин, беспрестанно вносивших туда раздор. По отношению к одной из них это было нетрудно (она – вдова лет сорока, которая была при матери в последние месяцы ее жизни). Ee мы щедро вознаградили и попросили найти себе иное местопребывание. Другая – та молодая девушка, которую моя мать удочерила: настоящая г-жа Лафарж [46] , лживая, злая, хитрая и бессердечная. Невозможно изобразить вам все зло, которое наделала эта маленькая гадюка. Она опутала моего брата, который по своей наивной доброте принимал ее за ангела; она дошла до того, что гнусно оклеветала своего родного отца и потом, когда мне совершенно случайно удалось поймать нить всей этой интриги, созналась во всем и при этом держала себя так вызывающе, с такой наглостью и самоуверенностью, что я не мог не вспомнить Тартюфа, когда он, со шляпой на голове, велит Оргону покинуть собственный дом. Невозможно было оставлять ее дольше у нас, но все же мы не могли и выгнать ее на улицу… Ee родной отец отказался взять ее к себе (он женат, у него большая семья). Наше положение было весьма затруднительно; но, к счастью, нашелся один человек, доктор, друг отца этой девицы, который согласился взять на себя заботу о ней, предупредив ее наперед, что она будет под постоянным надзором. Мы братом выдали ей заемное письмо на 60 000 франков из 6 %, с уплатою через три года, весь гардероб моей матери и пр. и пр. Она нам выдала расписку, и теперь мы от нее отделались! Ух, и трудная же это была задача! He знаю, что вышло бы из ее пребывания у моего брата; но знаю только, что лишь теперь, когда здесь ее нет больше, мы вздохнули свободно. Что за дурная, извращенная натура в семнадцать лет! Можно ждать от нее многого. Правда, она получила отвратительное воспитание… Ну, не будем больше говорить о ней: теперь она довольна, и мы тоже. Признаюсь вам все-таки, что я не создан для подобных дел! Я вкладываю в них достаточно хладнокровия и решительности, но это ужасно расстраивает мне нервы. Я слишком привык жить с хорошими и порядочными людьми. Я не боюсь злобы и особенно коварства, но они возмущают мне душу. B течение этих двух последних недель я совершенно не мог работать… До завтра. Уезжаю я в пятницу, самое позднее – в субботу. Дайте же мне ваши дорогие, добрые и ласковые руки, я прижму их к глазам и губам, и пусть ваш благотворный и благородный образ отгонит прочь от меня все скверные и тягостные воспоминания…

46

Знаменитая отравительница.

Иван Тургенев в шапочке и мантии доктора Оксфордского университета. Париж. 1879 г.

«Нас было 9 новых докторов в красных хитонах и четвероугольных шапках… народу было пропасть… такой же доктор представлял нас поочередно вице-канцлеру – предварительно возвеличивая каждого в латинской речи; студенты и публика хлопали – вице-канцлер принимал нас также по-латыни, жал руку – и мы шли садиться на наши места».

Из письма Павлу Анненкову