Тварь изнутри
Шрифт:
— Ты прав, верзила. Надо идти. Помоги мне.
— Погоди. Может, выпьешь молока? Будет легче.
Крынка с молоком припрятана заранее. Рао жадно пьёт, удивлённо говорит:
— Оказывается, я был голоден!
Встаёт он легче — и близнецы отправляются в Южную башню, к своему тайному ходу.
Первым спускается Тедар. Потом, внизу, он держит верёвку, и Рао сползает по ней, обдирая ладони в кровь об узлы. По стене проходит воин, в ночной тишине его шаги звучат громом небесным — и братья прижимаются к камню спинами, вжимаются изо всех сил, еле
Луна освещает склон, словно лампа. Близнецы смотрят на неё, как на врага.
Пока добираются до деревни, Рао устаёт снова. Он садится на мокрую траву. Рядом с ним пристраивается Тедар.
— Нам нельзя тут долго сидеть, — говорит он. — Ты простудишься… и вообще. Вдруг сиделка проснётся?
— Лучше скажи, — тихо говорит Рао, — как ты думаешь, отец убьёт нас, если мы попадёмся ему на глаза? Когда выйдем из леса?
Тедар не сомневается.
— Конечно, — говорит он убеждённо. — Скажи, откуда у меня такое чувство, будто нас убьют в любом случае?
— Так и будет. Пойдём дальше.
Тедар тащит Рао за руку — они идут по деревне, держась в тени. Деревня спит — мирно спит, по-настоящему. Из-за плетня лениво гавкает собака. Сегодняшней ночью никто не ждёт ничего дурного.
Никто не мешает близнецам спокойно дойти до околицы. Они останавливаются около дома Ирисы. Перед ними — луг, освещённый луной. Туман гладит траву своими длинными и худыми бледными пальцами. Братья дышат тревожным запахом леса — сырой свежестью, землёй, зеленью и осенью, ещё не наступившей, но уже близкой.
Хватаются за руки. Чувствуют себя маленькими детьми, совсем маленькими — а лес огромен: перед их внутренним взором — лесной ковёр до горизонта, как его видно со сторожевой башни.
— Нас кто-нибудь съест, — шепчет Рао. — Мы — без оружия.
— Мы сами — оружие, — говорит Тедар. Его душу наполняет решимость. — Знаешь, что я подумал? А если королевский патент отца — на самом деле не на то, о чём все говорят? Если он охраняет лес, как гоблины — мост? От смелых людей, у которых — цель…
— Если убили троих, которые никому не делали зла, — кивает Рао, — то вполне может быть. Ты прав. Идём.
И близнецы, держась за руки, как бывало в младенчестве, входят под кроны, в лесной чертог, полный сумрака и молчанья.
Их сразу окружает влажный, холодный, терпкий запах чащи — братья погружаются в него, как в воду. В лесу гораздо темнее, чем за его пределами; вокруг колышутся, качаются тени.
Страх окатывает сразу обоих жаркой волной.
Близнецы переглядываются. В темноте каждый из них различает только блеск настороженных глаз брата — но всё понятно и так.
— Мы не сделали ошибки? — спрашивает Рао и голос его срывается.
— Не трусь, хиляк, — выдыхает Тедар. — Идём.
Они ломятся сквозь заросли, идут по каким-то широким листьям, ломают хрусткие стебли — ладони в липком. Тедар нюхает пальцы — и обтирает руки об одежду.
— Это молочайник! — говорит он с досадой. — Я теперь сладкий, как плюшка с сиропом.
— Молочайник-молочайник,
угости гостей случайных, — тихонько напевает Рао. — Помнишь, как мы его дома рвали и лизали стебли?— Тихо! — рявкает Тедар. — Смотри!
Рао резко поворачивается.
Шагах в десяти от них, в просвете между стволов, в лунном столбе, на кривом суку над самой землёй висит вытянувшееся тело. Рао отшатывается и чуть не падает — брат его поддерживает.
— Тедар! Как можно?! Тут кого-то…
Тедар говорит неожиданно спокойно:
— Нет, это… это удавленник. Это — не его, это — он сам. Ты посмотри внимательно.
Братья, содрогаясь, подходят ближе.
Тело на верёвке — не тело человека. Повесившийся — монстр, мёртвая тварь только напоминает человека: длинные волосатые руки с широченными ладонями достают почти до икр, на ногах — раздвоенные копыта, в прорехах одежды видна клочковатая шерсть. Рао набирается смелости посмотреть самоубийце в лицо: обезьянья морда искажена страданием, язык свесился чуть не на грудь, а глаза, видно, выклевали лесные птицы…
— Зачем же он… — шепчет Рао.
— Ясно, — режет Тедар. — Не каждый может стерпеть себя тварью.
— Думаешь, мы сможем? — спрашивает Рао.
— Должны, — говорит Тедар убеждённо. — Лучше уж снаружи, чем внутри… — и замолкает. Но Рао уже понял его.
— Удивительно, что мы ещё не… — начинает он и осекается.
За деревьями слышен какой-то шорох, вроде жалобного мяуканья. Мяуканье превращается в хныкающий плач.
— Кто-то там попал в беду, — говорит Тедар и решительно идёт на звук.
Братья раздвигают кусты — и встречаются взглядами с жалким созданием. Оно — ростом с них, не больше, настолько тощее, что рёбра вот-вот порвут плешивую шкуру. Глаза у него — умоляющие, глаза забитого человека — на странной морде, пожалуй, крысиной, с неожиданным поросячьим пятачком.
У твари — ни клыков, ни когтей. На ней — ветхие остатки человеческой одежды. Тварь четверонога: вместо передних лап у неё — босые человеческие ноги с разбитыми, потрескавшимися ступнями.
— Он голодный, — говорит Рао. — Ему, наверное, тяжело добывать еду… а к людям он не пошёл.
— Ещё бы! — хмыкает Тедар. — Люди же непременно убьют, а здесь хоть какая, но жизнь…
— А те трое?.. Хотя… Снуки, наверное, очень хотел увидеть невесту, а Ириса тосковала по сёстрам и маме… А Когар и вовсе не думал, только делал, что приказано, да?
Тедар кивает.
— Жаль, что у нас нет никакой еды, — грустно говорит Рао. — Прости, бедняга…
На лице жалкой твари вдруг — чистый свет надежды. Она подаётся вперёд, но вдруг резко останавливается, миг прислушивается — и стремительно и бесшумно шарахается в заросли.
— Он что-то учуял? — растерянно спрашивает Рао.
Тут же слышит хриплое рычание.
Свежий запах чащи перебивает жуткая вонь — падали, дерьма, неопрятного хищного зверя. Надвигается оживший ужас.
— Вот! — вырывается у Рао. Он хочет сказать: «Вот что Олия имела в виду», — и Тедар понимает.
— Бежим!
Но у Рао вдруг тошно кружится голова и подкашиваются ноги. Он прислоняется к шершавому стволу.
— Беги. Я не могу.
Тедар дёргает его за руку:
— Можешь! Давай!