Тварь внутри тебя

Размытое дождем изображение льдисто-голубого фона с белыми буквами, нарисованными или наклеенными... “МОРО” или “МОТО”? И еще много колес, удушливый выхлоп автомобильных глушителей. Так это запечатлелось у нее в сознании. Грузовик? Большая фура? Или прицеп?

— Пенни, — сказал Гарри. — Я должен это сделать. Вспомни! Но мне нужно не то место, где ты его встретила, а где все случилось...

Лед. Жгучий холод. Темнота. Все вибрирует, трясется, и мертвые туши висят на крюках. Гарри пытался сфокусировать изображение, но все было нечетким, все, кроме ее чувств: шок и неприятие того, что это случилась именно с ней.

Она начала опять всхлипывать от ужаса, и Гарри понял, что скоро придется прекратить разговор. Невозможно заставлять ее так страдать. Но он знал, что не должен поддаваться жалости.

— Смерть! — выпалил он, сам себя ненавидя. Это опять была сцена с ножом, вся — с начала и до конца, и Гарри чувствовал, что теряет ее, ощутил, как она уходит. Но он успел сказать: — А потом?

О Боже, он не хотел, не хотел знать! Пенни Сандерсон кричала, кричала, кричала... Некроскоп выяснил все. Но он не был рад этому.

Глава 2У тебя за спиной...

Гарри пробыл с ней еще полчаса; он успокаивал и утешал ее, как умел. В разговоре всплыли еще какие-то подробности: для полиции хватило бы. Когда он собрался уходить, Пенни взяла с него обещание навестить ее снова. Она недолго пробыла за чертой, но успела понять, что смерть — это одиночество.

Некроскоп был на пределе, его мутило: от жизни, от смерти — от всего. Перед тем как уйти, он спросил, не позволит ли Пенни взглянуть на нее. И она ответила, что ей было бы все равно, она бы и не заметила, если бы это был кто-либо еще. Но Гарри — другое дело, его она ощущала, ведь он некроскоп... Она была всего лишь застенчивой девчушкой.

— Что ты, — ответил он, — я же не любитель подсматривать.

— Если бы я была... если бы он не... Если бы мое тело не было осквернено, я бы, наверное, не возражала, — пробормотала она.

— Пенни, ты прелесть, — сказал Гарри. — А я... Что я могу сказать после всего этого? Я всего лишь мужчина. Но сейчас, не хочу тебя обидеть, меня волнует не это. Я должен посмотреть именно потому, что ты осквернена. Мне нужно сильно разозлиться, и я знаю, что, увидев, что он с тобой сделал, я очень сильно разозлюсь.

— Тогда мне нужно всего лишь представить, что ты мой врач.

Гарри осторожно снял пластиковое покрывало с ее бледного юного тела, посмотрел на него и трясущимися руками снова накрыл.

— Так страшно? — Она еле сдерживала рыдания. — Мама всегда говорила, что я могла бы быть фотомоделью.

— Конечно, ты могла бы, — кивнул он, — ты была очень красивой.

— А теперь нет? — Всплеск ее отчаяния достиг некроскопа. Пенни помолчала, а потом спросила: — Ты разозлился, Гарри?

Чувствуя, как рычание рвется у него из глотки, он ответил:

— Да, Пенни. Да, я разозлился.

И бросился к выходу.

Дарси Кларк был тут, за дверью. Он ждал вместе с человеком в штатском. Гарри закрыл за собой дверь и прислонился к стене.

— Я оставил ее лицо открытым, — сказал он и, посмотрев на полицейского, добавил: — Так и оставьте.

Тот поднял бровь и безразлично пожал плечами.

— Мне-то что? — буркнул он без всякого сочувствия, гнусавя, как житель Глазго. — Ведь я их не касаюсь, шеф. Но их, мертвяков, всегда накрывают...

Гарри резко повернулся к полицейскому — глаза расширены, крылья носа побелели, лицо искажено гримасой. И тут включился инстинкт Кларка, он подсказал, что некроскоп внезапно стал опасен. Гарри был в ярости, и ее нужно было на ком-то выместить. Кларк понимал, что ни полицейский, ни кто-либо еще тут ни при чем, просто эмоции требовали выхода.

Он шагнул вперед, встав между полицейским и некроскопом.

— Все в порядке, Гарри, — сказал он торопливо, — все в порядке! Ты понимаешь, эти люди каждый день видят такое, естественно, что их чувства притупились.

Гарри взял себя в руки, только голос его был хриплым, когда он заговорил вновь.

— Такое они видят не каждый день. К тому, что кто-то способен сделать подобное с девушкой, нельзя привыкнуть. — И добавил, видя недоумение Кларка: — Потом расскажу.

Он глянул на офицера поверх плеча Кларка и уже спокойным тоном спросил:

— Бумага и ручка есть?

Полицейский, несколько удивленный происходящим, — он ведь выполнял рутинную работу, — вежливо ответил:

— Да, сэр, — и полез в карман за блокнотом. Он торопливо водил карандашом по странице, стараясь успеть записать то, что скороговоркой выпалил Гарри: имя Пенни, ее адрес, сведения о родных. Выглядел он при этом слегка озадаченным. — Насчет этих данных... вы уверены в них, сэр?

Гарри кивнул:

— Только постарайтесь проследить за тем, о чем я просил. Я хочу, чтобы ей не накрывали лицо. Пенни терпеть не могла, когда ей закрывают лицо.

— Так вы, стало быть, знали молодую леди?

— Нет, — сказал Гарри, — но теперь я знаю ее.

Они ушли, а офицер бормотал что-то в свою рацию и в недоумении чесал затылок.

Выйдя на солнечный свет, Гарри надел темные очки и поднял воротник пальто.

— Там что-то еще, верно? — спросил Кларк.

Гарри кивнул, но тут же заметил:

— Ну да не о том речь. Что эта информация дает вам? У тебя есть какая-нибудь версия по поводу того, с чем мы столкнулись?

Кларк развел руками:

— Мы знаем только, что это серийный убийца, но как-то это не похоже на то, с чем обычно приходится встречаться.

— Вам известно, что он делает с жертвами?

— Да, сексуальное насилие, точнее, какое-то странное извращение. Он психопат.

— Хуже, — вздрогнул Гарри, — это такой же маньяк, как Драгошани.

— Что? — повернулся к нему Кларк.

— Некромант, — пояснил Гарри. — Убийца и некромант. Но он хуже Драгошани, потому что он еще и некрофил.

Кларк смотрел на него, не понимая.

— Просвети меня. Я что-то не пойму, хотя должен бы знать.

Гарри задумался на мгновение, ища подходящие слова, ничего не смог придумать и наконец заговорил.

— Драгошани терзал тела жертв, чтобы извлечь информацию. Он умел это, как ты умеешь делать свое дело, а я — свое. Этим он занимался, когда работал на Григория Горовица и советский центр в Бронницах. Он работал с телами врагов. Драгошани мог читать страсти, одолевавшие человека при жизни, вырывать подробности прямо из дымящихся внутренностей, настраиваться на мелодию их разума по шепоту остывающих мозгов, вынюхивать мельчайшие секреты в газах, вздувших кишечник.