Тварь

Около двери было несколько свободных столиков, но Тэлли и Мэннинг стояли вместе в углу, как будто отправленные туда в наказание учителем.

Огромный мужчина, черный, как гаитянин, и широкий, как защитник в американском футболе, соскользнул со стула у бара и легко подскочил к Дарлингу.

– Вип... – приветствовал он.

– Шилли...

– Они с тобой? – Шилли кивнул головой в сторону угла.

– Да, со мной.

– Ну что ж, хорошо. – Шилли неуклюже протопал к углу и позволил себе улыбнуться. – Джентльмены, – сказал он. – Пожалуйста, садитесь.

Он выдвинул стул от ближайшего стола и предложил его Мэннингу. Когда мужчины уселись, Шилли поинтересовался:

– Что будете заказывать?

Мэннинг начал:

– Мне бы хотелось «Столичную» с...

– Ром или пиво?

– Давай три «Дак энд сторми», Шилли, – распорядился Дарлинг.

– Считай, что они уже здесь, – ответил здоровяк и направился к бару.

Дарлинг посмотрел на Осборна Мэннинга, которому по виду было пятьдесят с небольшим. Мужчина был безукоризненного вида: ногти отполированы, волосы прекрасно уложены. Его синий костюм выглядел так, будто был выглажен, пока хозяин ожидал, когда его усадят за стол. Белая, без единого пятнышка, сорочка была накрахмалена, а шелковый синий галстук удерживался на месте золотой булавкой. Но не это не давало Дарлингу отвести взор. Его приковывали глаза Мэннинга. Даже в лучшие времена они, вероятно, выглядели запавшими. Его лоб выдвигался вперед и нависал, как костяная полка, а брови были густыми и темными. Но сейчас эти глаза походили на два черных туннеля, будто сами глазные яблоки исчезли.

«Может быть, здесь просто темно, – подумал Дарлинг. – Или это горе делает такое с человеком?»

Мэннинг заметил, что Дарлинг пристально рассматривает его, и произнес:

– Спасибо, что пришли.

Вип кивнул и попытался придумать что-нибудь вежливое в ответ, но не сумел найти ничего лучшего, чем:

– Никаких проблем.

– Вы живете поблизости? – спросил Тэлли, поддерживая разговор.

– Довольно близко, – Дарлинг кивнул на северную стену. – Через Мангровую бухту.

Шилли принес напитки. Тэлли сделал глоток и произнес:

– Великолепно.

Дарлинг наблюдал за реакцией Мэннинга, когда тот сделал маленький глоток. Мужчина поморщился, но подавил гримасу. Для рта, привыкшего к водке со льдом, подумал Дарлинг, ром с имбирным пивом, наверное, имеет вкус анчоусов с арахисовым маслом.

Затем наступила неловкая пауза, как будто Тэлли и Мэннинг не знали, как им начать разговор. У Дарлинга было довольно ясное представление о том, что им от него нужно, и ему пришлось заставить себя не поддаться соблазну сказать им, чтобы они подошли к делу, приступили к сути. Он не хотел казаться заинтересованным; за многие годы он заработал немало долларов, держа рот на замке и слушая. В самом худшем случае он всегда что-то узнавал.

Мэннинг держался натянуто, его пиджак был застегнут, руки сложены, глаза прикованы к пламени единственной свечи на столе.

«Какого черта, – подумал Дарлинг, – не может быть вреда от вежливости». И он обратился к Мэннингу:

– Очень сожалею о ваших ребятах.

– Да. – Это было все, что ответил Мэннинг.

– Не могу себе даже представить... у нас есть дочь... это, должно быть...

Он не знал, что еще сказать, поэтому замолчал.

Мэннинг оторвал взгляд от свечи и поднял голову. Его глаза все еще казались спрятанными в пещерах.

– Да, капитан, не можете. Вы не можете представить себе. До тех пор, пока это не случится с вами. – Мэннинг пошевелился на стуле. – Вы знаете, самое худшее, что я испытал до этого, было, когда они подали заявление в колледж. Впервые моим детям угрожало что-то, от чего я не мог их защитить. Их жизнь, их будущее находились в руках незнакомых людей, над которыми я не имел власти. Никогда, за всю мою жизнь, я не чувствовал себя таким бессильным. Однажды я обнаружил, что теряю зрение в одном глазу. Я отправился к докторам, прошел все обследования, но все было в порядке. Однако я продолжал терять зрение. Затем как-то раз я играл в сквош с одним приятелем и рассказал ему о своем недуге – думаю, как оправдание того, что я так сильно проигрывал, – и он ответил, что когда его дети поступали в колледж, у него появился язвенный колит. То, что случилось со мной, оказалось истерической слепотой. Как только детей приняли в колледж, она пропала. Я поклялся тогда, что ничего подобного больше не повторится, – Он сжал руки и покачал головой. – Вы хотите знать, каково это чувство? Я чувствую себя так, будто я мертв.

Тэлли сделал еще глоток, потом сказал:

– Капитан Дарлинг, нам понравилось то, что вы заявили на собрании.

– Вы были там? Зачем?

– Мы находились в конце комнаты. Нам хотелось узнать, как люди реагируют на все происходящее.

– Ну, это ясно, – ответил Дарлинг. – Они перепуганы до смерти. На грани паники. Они видят, что их миру угрожает что-то, чего они даже не могут понять, а тем более что-то предпринять для спасения.

– Но вы не... не перепуганы, как мне кажется.

– Вы слышали, что я сказал там. Этот случай нисколько не отличается от других огромных и ужасных природных явлений. Если вы не тронете это существо, оно не тронет вас – Дарлинг подумал о детях Мэннинга и добавил: – Ну в общем... как правило.

– Тот доктор, что был там, Сент-Джон... он попросту дурак.

– Это только одна сторона дела.

– Но есть кое-что, в чем я с вами не согласен. То, что происходит здесь, не случайное явление.

– Что же это тогда?

Дарлинг и Тэлли взглянули на Мэннинга, затем Тэлли продолжал:

– Скажите, капитан, что вы знаете об архитеутисах?

– Я прочитал то, что вы написали, и другие материалы. Не так уж много.

– Что вы думаете о них?

Дарлинг задумался.

– Всегда, когда я слышу разговор о чудовищах, – сказал он, – я вспоминаю о «Челюстях». Люди забывают, что «Челюсти» – художественный вымысел, а это, говоря другими словами... ну, вы знаете что... дерьмо, простите за выражение. Как только вышла эта кинокартина, капитан каждого судна, начиная отсюда и заканчивая Лонг-Айлендом и Южной Австралией, принялся фантазировать о тридцати-, сорока– и пятидесятифутовых белых акулах. Я завел себе правило: когда кто-то рассказывает мне о твари размером с трактор с прицепом, я сразу же уменьшаю это на треть или вполовину.

– Весьма здравое суждение, – согласился Тэлли. – Очень здравое. Но...

– Но, – продолжая Дарлинг, – что касается этого зверя, мне кажется, что, когда вы слышите рассказы о нем, правильным будет ничего не уменьшать. Правильным будет, наоборот, все удваивать.

– Именно, – подтвердил Тэлли. Его глаза сияли, и он наклонился к Дарлингу, как будто обрадовавшись, что нашел родственную душу. – Я уже сказал вам, что я малаколог, но моя специализация – теутология, изучение кальмаров, особенно архитеутисов – гигантских кальмаров. Я провел жизнь, изучая их. Я пользовался компьютерами, строил диаграммы, препарировал ткани их плоти, нюхал ее, пробовал на вкус...

– Пробовали? Какой же у нее вкус?

– Аммиака.

– А живого когда-нибудь видели?

– Нет, а вы?

– Никогда, – ответил Дарлинг. – И мне бы хотелось, чтобы так и осталось впредь.

– Чем больше я изучал их, тем больше убеждался в том, как мало знает человек о гигантских кальмарах. Никто не знает, до каких размеров они вырастают, до какого возраста живут, почему иногда попадают на мели и море выбрасывает их мертвые тела... даже сколько существует их видов: одни говорят, что три, а другие утверждают, что девятнадцать. Это классический пример старой пословицы: «Чем больше знаешь, тем больше понимаешь, как мало знаешь на самом деле». – Тэлли оборвал себя и в смущении добавил: – Простите, я увлекся. Я могу сказать об этом кратко, если вы...