Тварец

Уснуть бы по-настоящему.

Была, конечно, возможность взять отпуск весной: Башкиров как-то ворчал на летучке — дескать, берите, а то, как всегда, приспичит всем одновременно. Можно было ухватиться — и взять. В апреле.

Включил ноутбук, открыл новую страницу.

Начало… чуткая белая пустошь…

Весной не стал. Весной был хаос: днем жара, под вечер снег. Весной было слишком взбалмошно. Сейчас утряслось. Сохнут лоскуты грязи вдоль бордюров. Зелень, воробьи. Празднично и шумно как в балагане.

Лето.

Наконец-то.

Но скоро жара.

Оглушит и придушит, окунет в асфальтовый чад.

И что-то про кленовую ладонь. Туда-сюда. Изумруды, янтари. Как-то так. Каштаны еще. Эти тени.

Да и хрен бы с ней, с Джульеттой. А вот написать бы про Надю. Про то, как ему сладко и жутковато возле нее — как в море, когда берег пропал из виду. Про маму еще написать. Про схватку ее с козлиным веком. Про ее мужские руки с разноцветной каймой под ногтями. Как он их стеснялся…

— Баррабисс. Хо-хо.

Сплюнув сквозь щелку в передних зубах, Тварец повторяет с некоторым нажимом: “Хо-хо”.

— Что, простите?

— Дигирума фрус, — отвечает он задумчиво. — Нума, — и ловко отбрасывает Кудинова через дуршлаг.