Твари распада

Видимо, за то время, что я обходил стол, женщина с младенцем споткнулась о неровно лежащий булыжник мостовой. Защитники, выставив импровизированные копья, встали вокруг, пока другая женщина помогала упавшей встать. Та кричала что-то, думаю, что-то связанное с ребёнком. Вторая ударила её рукой по лицу. Затем первая наклонилась и подняла развернувшийся кулёк. В это время накатила волна самых быстрых, хорошо сохранившихся мертвяков. В принципе, шансов там не было ни у кого.

Первыми под укусами согнулись защитники. Палки – не то, что может остановить орду мёртвых.

Глядя на это, я вновь подумал: а где правительство, где войска? Почему никто не кинет в эту копошащуюся толщу разлагающейся плоти хорошую такую бомбу, чтобы их ошмётки развесило по близлежащим карнизам и крышам? Окончательного ответа я так и не получу, хотя кое-что узнать всё-таки удастся.

Я досмотрел всё до конца. До того момента, пока самый последний крик матери и плач младенца на её руках не оборвались и не ушли в резко дёргающееся, тёмное небытиё. Когда я отвернулся, меня встретил упорный взгляд Жанны. Помню, он меня тогда жутко взбесил, я чуть не ударил её, сдержавшись в последний момент. Не ей было принимать решение и не ей отвечать за него. Я молча обошёл стол и стал выкладывать на него то, что хранилось на полках.

Сбор

Из-за того, что орудовать приходилось в темноте и из-за физической слабости, вызванной отравлением, всё необходимое было выставлено на стол и, по возможности упаковано, лишь когда рассвет уже осветил нашу уютную, меблированную могилу. До момента, когда лагерь беженцев тронется с места, оставалось больше суток, но я хотел успеть туда пораньше и разузнать как там что. С одной стороны, вооружённые люди притягивали ощущением безопасности в творящемся вокруг хаосе, но с другой – они получали право командовать. Нужно было узнать, что творится в головах этих военных: зачастую вояки, оторванные от материнской структуры власти-подчинения, почти неотличимы от обычных бандитов.

Если быть до конца честным, в процессе сбора ко мне в голову закрадывалась мысль: а не оставить ли эту девочку здесь? Выглядела она очень нездоровой, что повлечёт трудности в дороге и не известно выживет ли она вообще. Но я решил, что для моего неоформленного пока замысла очень трудно будет найти другую столь же подходящую кандидатуру. Шансы на выживание у неё были всё же довольно высоки, её молодой организм быстро очистится от яда, если поместить его в нормальные условия. Нет, оставить её было бы ошибкой.

Из многочисленных упаковок разных круп я взял, как мне казалось, самые питательные: гречку и овсянку – это мы будем есть в лагере, потому что вряд ли многие из его обитателей захотят делиться своим скудным провиантом. Не было консервов, которые можно есть, не разводя костра. В связи с этим мне в голову пришла одна мысль.

– Жанна, проснись, – сказал я тихо, чтобы не напугать, теребя её за плечо.

Девушка отозвалась невнятными стонами, слегка приподняла голову, а затем снова уткнулась в сложенные на столе руки.

– Жанна, поднимайся, – уже более настойчиво сказал я.

– Что? – спросила она слабым голосом.

– Нам нужно кое-что сделать. Мы должны сделать это вдвоём.

– Что это?

– Встань, пройдись чуть-чуть, ты плохо соображаешь.

Девочка с трудом, облокотившись рукой о стол, поднялась, прошлась немного по кухне и уставилась на меня.

– Мы в этом подъезде не одни, – начал я – тут живёт одна бабушка и, может быть, у неё есть то, что нам нужно.

– Ты хочешь отобрать у неё еду? – пугающим отсутствием эмоций голосом спросила Жанна.

– Не совсем, – сказал я невнятно – мы возьмём то, что ей не понадобится.

– А почему тогда просто не попросить?

– Потому что эта карга пыталась обворовать меня в тот день, когда я тебя нашёл. И почти уверен, что она попытается сделать это снова, как только мы выйдем отсюда. Этим мы её и выманим: она живёт этажом выше, мы выйдем и спустимся вниз. И когда она войдёт в мою квартиру, мы проскочим в её. Понимаешь меня?

– Да, отлично. Мы ограбим старушку.

– Я возьму только то, что ей не пригодится.

– Откуда ты это знаешь?

Я промолчал.

– А если у неё этого нет? – спросила она.

– Тогда я просто уйду оттуда.

Жанна тянула время, смотрела на меня. Вообще, поражаюсь силе этого взгляда. Меня смутила тринадцатилетняя девочка!

– Ладно, пошли, – наконец согласилась она.

Пока мы шли к двери, её тонкие длинные ноги несколько раз подломились, я подхватывал её, хотя сам при этом покачивался. Её доверчивое объятие оказалось успокаивающим для меня. Не знаю, что: родство ли, установившееся между двумя людьми в смертельно опасной ситуации, ещё что-то, но случайные касания её очень худенького, но гибкого, хотя и ослабленного сейчас тела, облегчали мою душу. То, что мне сейчас предстояло сделать – занятие не из приятных.

Я распахнул дверь своей квартиры, чуть ли не ударом ноги, чтобы старая услышала.

События пошли по несколько иному сценарию.

Я и Жанна медленно спустились по ступенькам вниз, при этом я прошёл чуть дальше, чтобы дорогая соседка решила, что мы спустились на первый этаж. Нужно было ещё хлопнуть дверью парадной, чтобы убедить её, что мы вышли, но это привлекло бы мёртвых гостей, которым не хватило бы мозгов потянуть за ручку, чтобы открыть дверь, но хватило бы общей массы тел, чтобы просто выломать её.

Тихо, на мысках я прокрался обратно, чтобы подождать престарелую мародёршу. Мы оба понимали, что ожидание может быть долгим. То, что последовало дальше, было уже вне рамок привычного нам погибшего общества.

Буквально сразу, как я оказался на пустом лестничном пролёте рядом с покачивающейся фигуркой девочки, я увидел спускающуюся по ступенькам тень старухи с топором. Эта карга была готова на всё ради выживания! При её возрасте в таком воздухе ей осталось жить две недели не больше, но бабка упорно цеплялась за жизнь. Она шла к нашей двери, особо не глядя по сторонам – она была уверена, что никого нет. В конце концов мы были молодыми и могли решить побегать наперегонки с мёртвыми на улицах Петербурга. Но то, с какой скоростью она воспользовалась предоставленной возможностью, меня искренне поразило. Выходит, что она специально сторожила нас!

Я кивнул. Жанна поняла всё сходу: взяла меня за руку, мы стали подниматься, медленно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, чтобы не шуметь.

В квартире старухи пахло так, как пахнет вообще у всех стариков, даже самых чистоплотных. Мне как-то доводилось бывать в доме для престарелых – этот запах ни с чем нельзя спутать. Он состоит из старческого запаха тела, чаще всего содержит нотки аромата квашеной капусты и прогорклого масла, на котором жарятся макароны. Всё это было и тут, но теперь к нему примешивался запах мертвечины с улицы, так что меня затошнило ещё сильнее, я согнулся пополам, снял марлевую повязку, и наблевал прямо на входной коврик старухи. Теперь скрыть следы нашего присутствия здесь было невозможно. Меня это даже развеселило: пусть карга знает, что не только она может проникнуть в чужое жильё.