Твоё дыхание под моей кожей

Егор понимал, почему так разбесился именно сейчас. Не только потому, что сегодня на уроке Катюша вывела его из себя. Просто она казалась такой спокойной, словно ей стало абсолютно плевать на Белова. А ему хотелось, чтобы она страдала из-за него, либо была рядом. Потому что равнодушие с её стороны стало бы для парня худшей пыткой.

Как ни странно, в этот раз Егор не стал прижимать её к стене подъезда. Лишь вышел из кабины и стал наблюдать за тем, как Котова пытается найти нужный ключ в связке.

– Шлюха.

Катя вздрогнула и резко развернула лицо в сторону Егора, лениво опершегося о стену, так, что волосы хлестнули по щекам.

– Что, прости?

– Ты всё прекрасно слышала, Катя. Слышала, как я тебя назвал, – тон Белова казался спокойным, но когда он говорил так, это не сулило ничего хорошего. – В прошлые выходные целовалась с Пашей, теперь обжимаешься с одноклассниками прямо во время урока. Интересно: ты уже переспала с кем-нибудь из них?

Нельзя сказать, что Котова была возмущена. Она была в шоке, настолько сильном, что ключи выпали из её ослабшей руки, а в носу чуть защипало, словно из её глаз сейчас норовили потечь слёзы.

Ей действительно ужасно захотелось заплакать. Егор не смел называть её так, просто не имел права. Она никогда не заслуживала подобного обращения.

Мог назвать её дурой, идиоткой, и был бы прав, потому что нужно быть настоящей дурой, чтобы влюбиться в такого человека. Нужно являться настоящей идиоткой, чтобы позволять так обращаться с собой.

Шлюха.

Гадкое слово словно застряло в глотке, хотя Катюша не произносила его вслух.

– Как ты смеешь? – совсем слабо прошептала блондинка, сжав руки в кулачки. Она прочистила горло и почувствовала, как предательские слёзы побежали по щекам. Кате безумно не хотелось сейчас казаться слабой, и она действительно пыталась взять себя в руки. – Как ты смеешь, я тебя спрашиваю? – она хотела кричать на него, но получался лишь какой-то жалобный писк. Жалкая Катя. Жалкая. Жалкая.

Она сама не заметила, как приблизилась к нему с одним единственным желанием. Ударить его. Сильно. Так, чтобы голова откинулась в сторону, а на щеке остался красный след от твёрдой ладони. Чтобы Егор почувствовал, хотя бы немного, какую боль Катя чувствует каждый раз, когда Белов смеет её оскорблять. Изменять. Обманывать. Смеяться над ней.

Парня не удивила её реакция. Не удивило, что малышка на грани срыва. Он сам был на грани безумия. Понимал, что ещё секунда, и он просто взорвётся. Просто выплеснет из себя всё дерьмо, которое копил всё это время.

И, похоже, этому суждено было случиться.

– Как я смею, Катюша? – сквозь зубы, практически беззвучно. Его рука непроизвольно дёрнулась, вцепившись в блондинистые волосы малышки и чуть потянув назад. Он знал, что причиняет ей боль, но только таким образом мог заставить смотреть только в глаза. – С какого хера, блять, ты надо мной издеваешься? Знаешь, что я почувствовал, когда увидел тебя с Пашей? Я скажу. Я вдруг понял, что хочу убить его, увидеть, как кровь заливает его лицо. Я хотел, чтобы ты ползала рядом на коленях в слезах и умоляла бы меня остановиться, а я бы всё бил его и бил, до тех пор, пока он бы не сдох. И тогда я бы взял тебя за шкирку и повёл бы домой, где бы оттрахал так, чтобы ты забыла бы обо всех, кроме меня, – сердце, казалось, сейчас просто пробьет грудную клетку и из груди потечёт отвратительная чёрная жижа его ярости. Она зальёт всё вокруг, и они захлебнутся в ней оба. – А что я сделал вместо этого? Правильно, отвёл тебя за ручку домой, обнимал, целовал. Сука, я так хотел, чтобы всё было нормально. Так хотел, Катя, ты даже не представляешь.

Егор чувствовал, что воздуха не хватает, но продолжал говорить. Не мог остановиться. Хотел кричать и понимать, что она осознаёт сказанное им.

– Егор, пожалуйста, – парень видел, что Катя еле дышит, из-за душащих её слёз она начала судорожно всхлипывать, глотая воздух, как рыба. Она уже не чувствовала боли, которую причинял ей Егор, сильно тянув за волосы. Боже, она даже ног своих не чувствовала, и если бы не Белов, рухнула бы прямо здесь.

– Я тоже могу тебя попросить, Катюш, – как-то жестоко проговорил парень. Он и сам чувствовал, что… Чёрт. Ему хотелось заплакать, как в детстве. И чтобы Катя, вместо мамы, успокаивала его и дула на лоб. – Вытащи из меня эту хрень, а? Сделай так, чтобы я к тебе ничего не чувствовал. Сделай так, блять, чтобы я мог нормально дышать сейчас и не думать о тебе каждую секунду. Если это и есть всеми хвалёная любовь, то я могу сказать, что презираю это чувство. Презираю то, что оно делает со мной, слышишь? Оно не светлое. Оно грязное и мерзкое. Оно ломает, понимаешь? Скажи, Катя. Вот ты влюблена. Ты счастлива? – она ничего не ответила, пытаясь глотать воздух. Из груди вырывался странный скулёж, но Егор не обращал внимания. – А теперь спроси меня. Вот я люблю тебя. Я счастлив? Нихуя. Нихуя, Катя, это не так!

Казалось, их может слышать весь дом, потому что тонкие стены не могли заглушить его дикий ор. Как израненный зверь, загнанный в клетку, продолжающий огрызаться на охотника. Напоследок. Чтобы он знал, как сильно зверь его ненавидит.

Колени девчонки подогнулись, но Егор успел подхватить её хрупкое тело. Он не понимал, плачет ли она, или рычит, но девушка так крепко сжимала в руках его куртку, что на миг Белову стало страшно. У Кати была истерика, нервный срыв, который она не могла контролировать. Она не успевала заглатывать воздух, снова воя ему в грудь, а он прижимал её к себе так сильно, как мог. Чтобы она проникла ему под кожу, и он мог чувствовать её тепло. Её дыхание. Прямо. Под. Кожей. Чтобы она была его частью. Как в дурацких сопливых фильмах. Потому что невыносимо без неё. Потому что наизнанку.

– Кать, Катюш, – тихо шептал парень, целуя блондинистые волосы, продолжая крепко держать обмякшее тело девчонки. – Кать, дыши, пожалуйста, Кать. Я прошу тебя, – Егор подхватил её за талию крепче, чуть приподнимая над бетонным полом подъезда. Он хотел посмотреть ей в глаза, но Котова безвольно опустила голову ему на плечо, давясь собственными слезами, которые попадали в глотку. – Пойдём, маленькая, со мной. Такая холодная, – он почувствовал, что её пальцы совсем обледенели, как и нос, которым Катя случайно потёрлась о его шею. – Я тебя согрею.

С собственным замком возникли некоторые проблемы, но в квартиру он всё же смог попасть. Он усадил её на софу в коридоре, снял с неё сапоги и куртку, и снова прижал к себе.

Она была в тонких колготках и задорной юбчонке, в которую была заправлена белоснежная рубашка. Егор не стал раздевать её, потому что понимал, что Катя может воспринять это как-то неправильно.

Белов опустил её тело в ванну, тут же вставив пробку в отверстие, чтобы наполнить её водой. Он включил горячую воду, пока Катюша наблюдала за его действиями пустым взглядом. Из её груди продолжали вырываться судорожные всхлипы, но дыхание приходило в норму.

Егор сел рядом с ванной на колени, гладя голову Кати, которая откинулась спиной на бортик. Он просто смотрел, как её щёки покрылись разводами от туши, как дрожат её губы, и как её тело в своеобразной школьной форме покрывается прозрачной водой.

– Иди ко мне, – тихо прошептала Катюша, переведя взгляд на Егора, которого и самого начинало трясти от всего произошедшего. Она лежала в полунаполненной ванне. Такая слабая, как изломанная кукла. Её хотелось защищать, но вместо этого, он делал только хуже.

Егор заворожённо глядя в её синие глаза, покорно кивнул и, не снимая трикотажных брюк и тёмно-синей рубашки-поло, залез к ней в ванну. Он устроил девчонку на своей груди, и Катя положила голову ему на плечо, согревая дыханием его шею. Котова улыбнулась неестественно широко, словно эта улыбка была последствием недавней истерики. Её ручки крепко сжали запястья парня, который обхватил руками талию блондинки. Вода продолжала литься в ванную, заполняя своим шумом повисшую тишину, но когда Егор был вынужден прервать подачу воды, им обоим стало не по себе.