Твои нежные руки

«Если бы только и я могла исчезнуть так легко…»

Ветер откинул волосы с ее лба, разметал по плечам длинные спутанные шелковистые пряди. Зеленые глаза чуть сощурились от неожиданно яркого света, отразившегося в воде. Ресницы густыми опахалами легли на щеки, чуть отливавшие золотистым загаром после долгих прогулок по берегу. Щеки, нахлестанные ветром, порозовели, но взгляд по-прежнему оставался грустным.

Одна мысль терзала ее, преследовала все дни и недели, не давала уснуть. Мысль о том, как несправедливо обошлась с ними судьба. Разве она вела бы сейчас столь жалкое существование? Все пропало, непоправимо изменилось в одну секунду, стоило карете опасно накрениться на крутом повороте. «Несчастный случай», — твердили окружающие, но случившееся казалось Амелии чудовищной шуткой рока, оставившей ее и Кристиана сиротами, одинокими в мире, которому они были не нужны. Как долго тянулись эти полгода…

Сплошной кошмар, в который превратилось бытие детей, скорбевших по родителям, еще усугубился изгнанием из родного дома. Брата и сестру отдали в руки черствых представителей власти, объяснив, что отец был слишком беззаботен, не думая о смерти, и не сделал соответствующих распоряжений. Бедняга чересчур любил жизнь и смело смотрел в будущее, не предполагая столь печального конца.

Положение Кристиана было легче: он почти достиг совершеннолетия. А вот беззащитная девушка без денег и покровителей полностью зависела от Ковинтонов, почтенного семейства, в котором и без нее было шестеро детей. Но по крайней мере ей предоставили крышу над головой. Что же касается теплого приема… не слишком ли многого она ожидала?

— Мы с радостью постараемся исправить недостатки их ужасного воспитания и внушить им покорность к Господу нашему и всему, что свято, — любила говаривать мистрис Ковинтон с самодовольно-фарисейской улыбочкой, омерзительно искажающей ее худую физиономию с резкими чертами и острым носом. — Им полезно узнать, как живут порядочные богобоязненные люди.

Порядочные! Словно мама и папа были окаянными грешниками! О, как она тоскует по ним!

Больше никогда не будет веселых семейных пикников, вечных шуток, смеха, бесконечной радости. Все пропало, все исчезло, остались только они двое, безутешные дети, брошенные в городе, населенном сухими, черствыми пуританами, как чумы сторонившимися капитана Кортленда и его надменной жены, вечно задиравшей нос и презиравшей честных горожан.

Надменная?! Мама?! Та женщина, которую знала Амелия, — мягкая, добрая дама с мечтательным взглядом и грустной улыбкой?!

Только после ее гибели девушка нашла в маленькой шкатулке тикового дерева связку писем, написанных много лет назад, когда молодая Анна изливала любовь, жестоко растоптанные надежды и боль сердца в так и не отосланных посланиях. Старательно перевязанные шелковой ленточкой, они много лет пролежали в шкатулке вместе с еще несколькими, полученными от какой-то дамы.

Бедная мама! Любовь к мужу дорого ей обошлась.

Кристиан, немного помедлив, уселся рядом на песке.

Он еще не успел перерасти свою юношескую неуклюжесть, и конечности его по-прежнему казались чрезмерно худыми и голенастыми, хотя рост и разворот плеч давали некоторое представление о том, каким привлекательным мужчиной он когда-нибудь станет. Брови вразлет и такие же, как у сестры, глаза наверняка затронут сердце не одной девушки. Вот только одет он едва ли не хуже Амелии. Сбитые каблуки сапог утонули в песке. От него слабо пахло табаком и спиртным.

— Опять ходил в доки! — спокойно заметила она. В голосе не было ни капли упрека, но брат независимо пожал плечами и, лениво опершись о локти, принялся с насмешливо-одобрительным выражением оглядывать Амелию.

Ветер играл его кудрями, глаза сверкали изумрудами, во взгляде сквозила искренняя привязанность к сестре.

— Ты становишься настоящей мегерой, Ами, — заметил он с чисто мужской заносчивостью.

— Не смей меня так называть! Амелия — вот мое имя!

Амелия. Запомнил?

— Амелия Сара Анна Кортленд — чересчур длинно для крошки ростом не выше комара!

Что же, верно. Худая, нескладная, с тощими руками и ногами… печальная реальность, ничего не поделаешь! Недаром она не любила зеркал! Черные завитки обрамляли лицо с высокими скулами, зелеными, косо посаженными, как у цыганки, огромными очами и пухлогубым, чересчур большим ртом.

— Не грусти, Ами, — пошутил Кристиан, подавшись вперед. — Я позабочусь о тебе, когда, останешься старой девой.

— Интересно, как тебе это удастся, когда о себе и то не способен позаботиться! — взорвалась девушка, взметнувшись с места и принимаясь отряхивать юбки. Кристиан едва успел прикрыться от дождя острых песчинок. — Ты мужчина! Почти. Никто не остановит тебя, если захочешь сбежать! Это я принуждена гнить в забвении у Ковинтонов! Нет, долго мне не вынести!

Веселые искорки во взгляде погасли, и Кристиан слетка прищурился, не в силах определить, что тревожит сестру.

— Что случилось, Ами?

Облака разошлись, и чайка, взмывшая высоко в небо, казалась белым цветком на фоне густой синевы. Тростник с тихим шорохом гнулся под ветром, прижавшим грубую ткань юбки к стройным ногам. Девушка отвернулась и глубоко вздохнула. Коричневый ситец прильнул к упругим грудкам, плоскому животу и бедрам, которые она втайне считала безнадежно угловатыми.

— Ами! — воскликнул Кристиан, вскакивая и кладя руку на ее плечо. От него словно исходили тепло и сила, искреннее сочувствие, стремление утешить. — Поколебавшись, он нерешительно пробормотал:

— Мне тоже не хватает их…

Отчаяние комом застряло в горле. Девушка стряхнула его руку, отступила, скользя на мокром песке, и вздохнула:

— Дело не только в этом… Не пойму, что со мной творится. Последнее время постоянно ощущаю, что вот-вот взорвусь, а отчего — не знаю.

«Не правда — все я знаю. Странные чувства копятся в моей душе, но с кем поговорить? Ах, если бы только мама была здесь! Она видела меня насквозь и нашла бы нужные слова, чтобы объяснить…»

Амелия отпрянула еще на шаг, поймала подол так и не просохшего платья и, приподнявшись на носочках, сделала изящный пируэт, как учила мама. О, как это было давно: уроки бальных танцев в маленькой гостиной, воспоминания о прошлом. С каким неподдельным удовольствием мать передавала дочери опыт своей недолгой юности..

Амелия так и не узнает, какие чувства обуревали ее при этом.

Девушка, закрыв глаза, покачивалась под одной ей слышимую мелодию, когда-то звучавшую на старом клавесине зимними вечерами. В ноздри словно ударил запах воска, которым натирали мебель. Откуда-то донесся смеющийся голос матери, повторявшей, что дочь должна ступать легко, а не топать, как слон.

«Дорогая, ты хочешь, чтобы мужчина влюбился в тебя или упал, споткнувшись о твою выставленную ногу?»

Солнышко пригревало лицо и обнаженные руки, песчинки впивались в босые ноги, отлетая фонтаном при каждом повороте, а она все кружилась, плавно изгибаясь, как тростник под ветром, закинув руки за голову, двигаясь в такт безмолвной музыке, певшей об отчаянной тоске.

Кристиан настороженно наблюдал за сестрой, впервые заметив округлившиеся изгибы ее фигуры. Когда это случилось? Ами всегда оставалась младшей сестрой, милой, доброй, хоть временами и надоедливой, девчонкой. Но женственность?.. От этого ему стало как-то не по себе.