Творчество Лесной Мавки

– Выживем, родной, — поклялась она ребенку, впервые взявшему грудь.

Рябина

Тиниэль,

старшей сестре и ближайшему другу

Рябина, высокая и тихая, росла чуть в стороне от веселой рощи, словно бы и принадлежала к племени своих сестер-берез и братьев-кленов, и сама по себе жила, своим разумом, как повзрослевшая дочка леса и поля. Весной ее поздняя, осторожная листва отчего-то имела пепельный нежный оттенок, а осенью такими яркими горячими искрами пылала она, что хоть бы не подожгла невзначай деревню.

По весне принято было березам венчаться с дубами, осинкам с кленами, и прочим деревьям меж собою. Многие сватались нынче в мае к рябинушке, но не ответила она. Рябина любила.

Любовь свою она хранила в тайне, ибо никто в роще не смог бы ее понять. Высокого юношу с глазами синее неба полюбила она. И ни кружево солнечных лучей, ни шепот прохладного ручья, убегающего в глубь рощи, ни шумные хороводы майских жуков — ничто не могло ее утешить и отвлечь.

«Никогда не быть нам вместе», — думала рябина. — «Ведь я только безгласное дерево. Нет у меня ни милого лица, ни быстрых ножек, ни пушистых кос, ни речи людской — ничего, чем пленила бы его.»

У юноши была подруга, и солнечной осенью он дарил ей рябиновые бусы, с болью обдергивая ягоды с ласково клонившихся ему навстречу ветвей. А весной живьем срывал хрупкие белые цветы рябины, чтобы девушка могла забавляться и плести венки. Рябина счастлива была, что хотя бы так может порадовать любимого.

Догорала осень. Солнце клонилось к закату. Рябина затрепетала всею листвой, увидев того, по ком тосковало ее скрытое под шершавой корой древесное сердце. «Здравствуй, любимый», — прошелестела она.

Но он не разобрал слов, умело замахиваясь тяжелым топором. В рябиновой душе испуг сменился светлой радостью: «Ты возьмешь меня в свой дом! О, с какой радостью я стану тебе нужною!» — думая так, она тихо застонала, когда в стан вонзилось лезвие топора. А через минуту рябина стремительно упала в траву, роняя поблекшие за лето листья.

Любимый нес ее, искалеченную, почти с нежностью, и сердечко рябины пело.

Даже когда ствол раскололся на поленья и всё еще живое дерево ощутило горячее дыханье печи, ни гнева, ни горя не пробудилось в душе рябины. «Это счастье, о каком я только могла мечтать», — подумала она, — «в дождливый осенний вечер согреть тебя своим теплом, а затем обратиться в тихий седой пепел…»

Огонь набросился на древесную плоть. Искры взметнулись, как спелые рябиновые ягоды.

Юноша со своей подругой сидели у очага, без всякой мысли, как все влюбленные, любуясь огнем.

– Зачем ты срубил рябину? — нежно упрекнула девушка. — Я хочу бусы.

– Ничего, любовь моя, — ответил юноша, целуя ее. — На краю села есть еще рябина, я завтра нарву тебе ягод.

К счастью, этих слов рябина уже не могла услышать.

Сделка

В комнате двое: девушка и господин в черной маске. Закатное солнце сквозь окно бросает багровый свет на стену, на пустой стол, на сидящих.

– Интересный контракт вы предложили, не спорю, — даже под плотной маской девушка почувствовала усмешку. — Но почему вы решили, что ваша душа имеет какую-то цену, что ее можно обменять на деньги? Деньги дают всё, даже уважение людей, а душа, извините, материя абстрактная.

– Насколько я знаю, вы заинтересованы в подобных сделках, — у девушки нервно дернулся кадык. — Я никогда бы не пошла на это. Но у меня нет другого выхода.

– Пока вы молоды и не растеряли остатки внешней красоты, вы можете продать свое тело в бордель. Не знаю, правда, как оценят вашу ласку, наценку за бывшее целомудрие вряд ли получите. Можете продать тетрадки со своей писаниной по весу макулатуры. Сколько потянут все ваши рукописи, если взвесить?

– Не знаю.

– Многолетний труд, не нужный никому. Пожалуй, там скопилось побольше вашего собственного веса.

– Вернемся к нашей теме, — оборвала девушка.

– Хорошо. Но вы еще не называли суммы. Итак, во сколько же вы, милая, оцениваете вашу бессмертную душу?

Писательница назвала цифру невероятную.

– Но это не всё. Еще я хочу мировую славу.

– Ничего себе, — присвистнул господин в маске. — Хороший корабль или самолет стоит меньше.

– Ничем не запятнанная до сих пор. Довольно смелая. А главное, крепкая. Смотрите: били и рвали все кому не лень, а она держится. Железная! — набивала девушка цену своей невидимой, неосязаемой душе. — А вам, при вашем несметном богатстве, жадничать не к лицу, — у нее быстро пробились ухватки рыночной торговки.

Купец молчал.

– Ну хотите, — она едва сдержалась, чтобы не схватить его умоляюще за руки, — хотите, я вам продам и свой талант? За ту же цену.

– Талант ты продать не можешь, потому что он не принадлежит тебе.

– А кому же?

– Тому, о Ком я не смею поминать. Хватит об этом. Скажи лучше, зачем тебе такие деньги. Если цель мне понравится, мы еще потолкуем. Мне случалось торговаться с разными, — вдруг разоткровенничался господин в маске. — Одним деньги нужны были на шикарную машину, другим — на операцию больному ребенку. Забавно всех наблюдать.

– Чтобы люди уважали меня, считали за человека. Что я собою представляю, никого не интересует. Всё только деньгами мерится. Чтобы мать не стыдилась меня, не прятала глаза при встрече со знакомыми, оттого что ее дочь неудачница и ничтожество.

– Если вас в грош не ставят, вы для этих людей останетесь неудачницей при любых достижениях. Неудачница с мировым именем. Ничтожество с миллионами денег. Ладно, балуюсь я на досуге одним экспериментом. Собираю людские эмоции… В общем, вожусь с ними, как с сортовыми цветами. Интересные. За половину этой суммы я бы приобрел у вас какое-то чувство. Лучше любовь. Признаться, я их обожаю, это такие редкие розочки, каждая индивидуальна, и прекраснее ничего нет. Правда, попадаются и фальшивые, которые быстро вянут. А бывают сокровища.

– Любовь никак нельзя. Она во мне мертва. Убита. Ее убили. Она долго еще жила под выстрелами, а потом все же умерла.

– Жаль. Видно, хороша была.

– Я продам вам свой страх, — решила девушка. — Забавный цветок. Во мне, быть может, все убито, кроме страха.

– Чудесно, — захохотал купец. — И вам двойная выгода: без страха легче жить.

– Нет. Без страха легче умирать.

Тут комната озарилась горячим сиянием.

– Уже ухожу! Не трогайте меня, — завопил господин в маске, бросаясь к балконной двери, точно уличенный любовник.