Твой дядя Миша

Барклай(шепотом). Перед совестью своею считаю себя правым.

Кутузов. За заслуги эти история увенчает вас, Михаил Богданович. И если самолюбию вашему тяжко мое назначение, то… (Развел руками.)

Барклай. Михаил Илларионович, решается судьба отечества. Не мне спорить о чинах. Думать о самолюбии сейчас преступно и перед богом и перед землей нашей.

Кутузов. Итак, да поможет вам бог, Михаил Богданович!

Барклай. Разрешите идти?

Кутузов. Примите пожелания победы, друг, от старика, который в вас крепко верит. (Провожает Барклая, закрывает за ним дверь и долго стоит, точно прислушиваясь к шагам уходящего.) Для командующего ночь перед боем в тысячу раз труднее, чем день боя. (Шепотом.) Трудно самолюбие честного, но в делах несчастливого человека облегчать лживой улыбкой и лицемерием.

Багратион. Ошибка Михаила Богдановича в том, что он сейчас прощает, а не забывает себя… Ошибка его императорского величества в том, что не вы были назначены с самого начала главнокомандующим.

Кутузов. Друг и брат мой, ошибка Кутузова была в том, что он в Аустерлицком бою думал не только о России, но и об императоре. Но Аустерлиц для меня уже был. Императору наши победы нужны. Слава ему наша огорчительна. Генерал Пфуль, военный заводной механизм, сухарь Беннигсен и осторожный Барклай-де-Толли не требуют от императора душевных решений. Разве Павел не завидовал славе Суворова? У наследника характер отца. Но ничего, мой князь, народ и отечество нас не забудут.

Багратион. Мы должны были бить французов тогда, когда в Поречье и Велиже противника еще не было. До Рудни дошла только кавалерия Мюрата, а Наполеон со своей гвардией еще сидел в Витебске.

Кутузов. Понимаю тебя, князь. Мы сегодня должны были воевать не под Москвой, а под Парижем. Кто лучше русского любит жить безмятежно, пока его не тронут и не разозлят!

«…О кровь Славян! — Сын предков

славных!

Несокрушаемый колосс!

Кому в величестве нет равных,

Возросший на полсвете Росс!»

(Горячо, взволнованно.) Смоленск, ключ к воротам Москвы, врагу сдан! Я сам Суворовым на штурмах воспитан. Горячность более всего сердцу моему и сейчас свойственна. (И сразу же скрыл свое волнение под привычной маской хладнокровия.) Я должен воевать в открытом поле. Генералам и солдатам я должен показывать спокойную улыбку. От горя углем стало старческое мое сердце.

Багратион. С вами мы победим, Михаил Илларионович!

Кутузов. Именем Михаила, ангела божьего, Москвы покровителя, клянусь, что верю в победу, князь! Верю! Судьба России зависит от завтрашнего дня, и я ее тебе вручаю.

Багратион. Спасибо, Михаил Илларионович.

Кутузов. Наполеон называет меня хитрой лисою. Постараюсь доказать великому полководцу, что он не ошибается. Пускай мысль о хитрости моей его свяжет. Я в бою буду прост, но твоя задача трудная.

Багратион. Приказывайте, как солдату и сыну.

Кутузов. Униженье паче гордости, князь. Наполеон тебя считает из русских генералов первым и больше тебя боится, чем старика Кутузова, а армия его вся будет направлена не на Бородино и Барклая, а на твою позицию.

Багратион. Возможно.

Кутузов. Главная цель неприятеля будет левый фланг. Флеши деревни Семеновской еще не готовы, неприятель постарается захватить их, постарается дать мне бой генеральный. При сем случае не излишним почитаю тебе представить, что резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее. На случай неудачного дела тебе будет указано, по каким дорогам армия должна отступать. Сей последний пункт остается единственно для твоего сведения.

Багратион. План Барклая! (Вскочил.) Мы будем отступать?

Кутузов. Успокойся, князь! Богом клянусь, французы будут конину жрать. И конины им не хватит. Непобедимого императора и бегать и плакать научу. (Взглянул в глаза Багратиону улыбаясь.) А интересно будет нам увидеть плачущего Наполеона! Я принимаю груз этой войны на привычные свои плечи. Отвечаю тебе, как своему старому боевому другу, что французская армия домой не вернется.

Багратион. Какова задача моя?

Кутузов. Коммуникации Наполеона растянуты. Если завтра на Семеновских флешах ляжет тридцать тысяч наполеоновских солдат, то, клянусь тебе костями Суворова, война решена. Я тогда сумею одолеть Наполеона. Ты и твоя армия завтра свяжете Наполеона, и ты будешь сжигать французов, как жгут хворост, и будешь гореть сам, и не сгоришь.

Багратион. Постараюсь, ваша светлость.

Кутузов. Бог свидетель — жалею тебя и каждого твоего солдата. Жалею! Но для России не жалко ничего, дорогой Петр!

Багратион. Я понимаю, ваше сиятельство, что полководец и армия созданы для боев, а не для празднеств и парадов.

Кутузов. Итак, да поможет нам бог, князь Петр! (Целует Багратиона.)

Багратион. Разрешите идти? (Идет к дверям, поворачивается, что-то вспомнив.) Михаил Илларионович, помните, я вам вчера говорил насчет гусарского подполковника Дениса Давыдова?

Кутузов. Денис Давыдов?

Багратион. Он представил план партизанских действий.

Кутузов. Хорошая мысль, понятая им еще не вполне.

Багратион. Денис Давыдов просил отряд в пятьсот человек гусар и казаков.

Кутузов. Вы его хорошо знаете?

Багратион. Очень хорошо, Михаил Илларионович. Он у меня был пять лет адъютантом. Он поэт.

Кутузов(улыбается). Поэт! Да, помню… Такой курчавый. Дайте ему полтораста человек.

Багратион. Не мало ли, ваша светлость?

Кутузов. Мало, если не подымется народ. И четыреста человек — тоже мало, но он поэт. Ему полтораста человек хватит. Этот курчавый большое дело задумал. Выход на фланг противника в историю войдет. Мы, русские, еще покажем Наполеону иную войну.

Багратион. Давыдов — смелый человек.

Кутузов. Благослови его в дорогу, князь.

Багратион. Спасибо, Михаил Илларионович.